Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков Страница 22

– И долго я тут сплю?

– Вчера привезли, – ответил пожилой солдат.

Оказалось, что двое товарищей Жукова, ехавших впереди, ранены тяжело. Сам он, по всей вероятности, сильно контужен. Контузия потом прошла, никакого следа не оставила.

– Кто-то из вас на мину конём наехал. Австрияки – мастера на такие каверзы. Ой, мастера… – И старый солдат кивнул на соседние койки, где лежали раненые драгуны.

Солдату хотелось поговорить. Он рад был тому, что хотя бы один из поступивших накануне в кровавых бинтах очнулся.

– А меня третьёводни… Вот, в руку… Двух пальцев – как не бывало. Третий на лепушке… Теперь, видать, спишут подчистую. Так что довоёвывать будете без меня. Кресты да медали получать… Как думаешь, спишут меня домой? К моей старухе?

– Спишут, дядя, спишут…

– Вот и я так думаю. Рука-то, слава богу, цела. Без руки мне в крестьянстве нельзя… Весна придёт – пахать надо, боронить да сеять. А без двух пальцев я как-нибудь управлюсь. Старуха написала – в нашу Емельяновку уже двое на костылях да на деревяшках пришли. И то рады, что живые. Весна-то скоро наступит…

Слова старого солдата раздражали Жукова. Но потом он начал привыкать к простодушным рассуждениям «дяди» и принимать их. Оба его товарища лежали неподвижно. Один время от времени постанывал, видать, сознание стало потихоньку возвращаться к нему. Другой лежал тихо. Там, где должна быть правая нога, простыня неестественно промялась. Вот куда ему теперь без ноги, подумал Жуков. И представил себя на его месте…

6

Вскоре Жукова отправили в глубокий тыл, в Харьков. Там он быстро пошёл на поправку. Из госпиталя его выписали в 6-й маршевый эскадрон родного 10-го драгунского Новгородского полка, который по-прежнему стоял в селе Лагери. Почти никого из знакомых в маршевом эскадроне не осталось. Но Жуков всё равно был рад, что вернулся в родную солдатскую семью. Тем более – с лычками полного унтер-офицера и двумя Егориями на груди. Первый, 4-й степени, он получил за ценного «языка» – австрийского офицера, которого вместе с товарищами захватил во время поиска на территории врага, а потом в целости и сохранности доставил его в штаб полка. Второй – за успешное выполнение задания в головном дозоре под Сас-Регеном и контузию.

В маршевом эскадроне на фоне мешковатых новобранцев и раздобревших от тыловой лени унтеров и хозяйственников Жуков выглядел бывалым рубакой и даже щёголем, прибывшим по случайности из полка «голубых» ингерманландских гусар. До зеркального блеска надраенные сапоги, слегка сдвинутые в гармошку, тщательно отутюженная гимнастёрка и шаровары со стрелками. Солнцем сияли орлы латунных пуговиц. Выбрит и свеж. Он уже тогда полюбил воинскую форму, умел её носить, и носил с достоинством.

Потом, спустя десятилетия, когда получит маршальские погоны и два ордена в алмазах, его солдатское честолюбие будет удовлетворено вряд ли выше того, которое носило его на крыльях с двумя Егориями на груди и лычками унтер-офицера Новгородского драгунского полка.

За ордена из царской казны платили тогда хорошие деньги. Отечество не забывало кровь своих героев. К примеру, за Георгия 4-й степени – 36 рублей в год. За Георгия 3-й степени – 60 рублей. Кавалер 1-й степени получил 120 рублей. Унтер-офицер имел прибавку к жалованью на треть за каждый крест, но не больше двойной суммы. Прибавочное жалованье сохранялось пожизненно после увольнения в отставку. Вдовы могли получать мужнины суммы в полном объёме ещё год после гибели кавалера или его смерти от полученных в бою ран. Кроме того, удостоенный Георгия 1-й степени вне очереди жаловался званием прапорщика – высшее звание, которое мог получить солдат, не заканчивая учебного заведения. Это были другие прапорщики, не те, из дворян, а потом из кухаркиных сыновей и простонародья, которые оканчивали Александровское, Алексеевское и иные привилегированные училища, а затем, когда массово потребовались на фронте командиры взводов и огневых расчётов, школы прапорщиков. Звание прапорщика за Георгиевский крест 1-й степени соответствовало званию старшины в Красной и Советской армиях. Звание прапорщика присваивалось и кавалерам 2-й степени при увольнении их в запас. Таким образом в русской армии осуществлялась гибкая кадровая политика. Уволенный в запас мог в любой момент пройти врачебную комиссию и при условии своего полного здоровья вернуть на свои плечи погоны прапорщика, а то и пойти учиться, чтобы получить офицерский чин и, таким образом, перейти в другое сословие.

Два Георгия – это, конечно, не полный бант. Но и не случайная медаль.

Многие будущие маршалы Великой Отечественной войны, командующие фронтами и объединениями имели солдатские кресты и медали «За храбрость» Первой мировой войны. Среди них Р. Я. Малиновский, К. К. Рокоссовский. А такие, как И. В. Тюленев, К. П. Трубников, С. М. Будённый и А. И. Ерёменко, были награждены крестами всех четырёх степеней. Полководцы Великой Отечественной вышли из героев Первой мировой.

В маршевом эскадроне Жукова приняли хорошо. Свой. Побывал в боях. Ранен. Грудь в крестах. Ко всему прочему грамотный, что по тем временам ценилось. Читает газеты и умно растолковывает прочитанное. Вспоминал: «Беседуя с солдатами, я понял, что они не горят желанием «нюхать порох», не хотят войны. У них были уже иные думы – не о присяге царю, а о земле, мире и о своих близких».

Это-то он понял давно, ещё в окопах. И не из газет, а воочию видя гибель товарищей, искалеченные их тела, понимая бессмыслицу некоторых атак и целых наступлений, которые только увеличивали потери и ничего более. Когда любая война затягивается, солдат устаёт и начинает тосковать о доме, о семье и мире.

Начались разговоры о забастовках в крупных городах, о рабочих стачках, о том, что кругом несправедливость и притеснение простого люда, что на разгон рабочих митингов и демонстраций правительство стягивает в города казачьи части и вместо того, чтобы честно драться с австрияками и германцами на фронте и делить общую солдатскую участь и судьбу, чубатые в тылу гоняют ногайками их отцов, братьев и сестёр. Началась шатость в войсках.

Вначале на молодого щеголеватого унтера солдаты посматривали с опаской. Но потом поняли – офицерам не донесёт.

Мало того что не доносил, а ещё и говорил, читая свежие газеты и летучие листки, которые разными неведомыми путями и сквозняками заносило в маршевый эскадрон, что «мир, землю, волю русскому народу могут дать только большевики и никто больше».