Инвестиго, затерянные в песках - Илья Рэд Страница 14

— Ну как так можно, а? — скрестил он руки на груди и поцокал языком.

Крижен негордый — сам убрал всё на поднос и поставил на столик у выхода, не забыв при этом расплавленным шоколадом подрисовать Нике бороду и усы.

— Так определённо лучше, — кивнул он сам себе и, чтобы контролировать вход в комнату, уселся в кресло в дальнем углу.

Засыпать он мог где угодно, когда угодно и в любом положении. Этот навык развился в постоянной слежке за целями. Крижен ни на йоту не верил аристократам. Сегодня у них в голове одно, завтра — другое, а послезавтра они не помнили, что обещали на той неделе. Скользкий народец. Потому важно успеть среагировать, если будет ломиться стража.

Однако Виктория не была настолько сумасшедшей, чтобы пытаться физически пленить объект своего обожания, и потому осталась в рамках обычного гостеприимства.

Работу на маскараде, естественно, никто не оплатил. Крижен явился к Дитису на следующий день и застал того самого дородного повара-гурмана. Его слово стало решающим, и благородный наниматель, пожав плечами, указал на дверь. Несмотря на то что Крижен отработал почти всю смену, никакой компенсации ему не предложили.

— Я тебя предупреждал, — вкрадчиво сказал он напоследок толстяку и потряс указательным пальцем.

— Что ты мне тычешь? Катись отсюда, отброс, пока не попал за решётку! — тряся щеками и краснея от злости, разразился Этьен.

Его речь выдавала акцент языка горима, что был распространён только на материке Соба. Иностранец гордился своим происхождением и был обласкан местными любителями зарубежной кухни, потому считал себя вправе смотреть сверху вниз на диковатых, бескультурных рилганцев.

Хоть Крижен и не хотел, но пришлось остаться в гостях у Альтенбруков. Виктория предоставила бродячим художникам мастерскую отца и всё, что они пожелают. Это ей ничего не стоило. Она лишь попросила раз в сутки оценивать результат готовящейся картины. Крижен отказался, но разрешил Нике запечатлеть наследницу Альтенбруков на холсте. Сам он не очень жаловал рисовать людей.

Сделала она это в своей привычной манере — углём. Из современных творцов им почти никто не пользовался, поэтому портрет девочки показался Виктории прорывным. В мировой культуре на данный момент господствовал застой реализма. Все эксплуатировали его, и мало кто пытался изобретать что-то новое, ища собственный стиль.

Королевство Сорк поощряло подобные старания. Вероятно из-за катастрофы, отнявшей когда-то треть территорий. Жители глубоко рефлексировали по этому поводу, что нашло отражение в культуре страны.

Хозяйка дворца позировала талантливой девочке и краем глаза следила за своим любовником. Он думал, она его не видит, но женщина, если ей что-то интересно, способна наблюдать и затылком. Потому от Виктории не укрылась полная отдача своему делу: Крижен растворялся во времени так, что с трудом выныривал обратно, всё его внимание было сосредоточено на холсте и пережитых когда-то эмоциях.

Голый по пояс, он не замечал, что краска капала ему на грудь, а иногда и сам вытирал по привычке кисточку об себя, вместо того, чтобы использовать специально приготовленную для этого тряпочку.

Девочку это не удивляло: она давно привыкла к причудам своего мастера, а вот для Виктории столь экспрессивное поведение показалось ещё более притягательным. Из-за долгого высыхания слоёв на всё про всё ушло чуть больше недели, а когда она увидела конечный результат, то потеряла дар речи.

— Ну? — требовательно дышал ей в ухо Крижен.

— Я… Это, это невероятно… — казалось, она попала в самое сердце шторма, где первобытная стихия карала утлый, отчаявшийся выжить, кораблик.

Этот контраст светлых бликов на пенящихся волнах и мрачная глубина водной бездны, виртуозная последовательность мазков и драматичные свинцовые тона составляли невероятное впечатление эмоционального вихря. Энергия шторма буквально выплёскивалась за пределы холста, а ветер рвал его, как рвёт паруса обречённого корабля. Она почувствовала саму ярость, неотвратимость и полную беспомощность перед природой.

Виктория пыталась ему это всё высказать, но слова казались ей настолько жалкими и ничего не стоящими, что она сама схватила эту картину и понесла в комнату, где они в первый раз предались любовным утехам. По её приказу пейзаж отца унесли в другое помещение, а на стене теперь красовался шедевр неизвестного художника.

В тот вечер она отдалась ему с удвоенным усердием и поняла, что попала. Виктория смотрела Крижену в рот, как влюблённая девочка, и готова была исполнить любые его капризы. В то же время они старались официально не показываться на людях, чтобы не плодить кривотолки.

Для конспирации ей пришлось переодеваться в простолюдинские наряды, ведь предмет еë страсти не любил сидеть на месте. Дама рассекала по улицам в грязном, сером платьице и с дешёвым платком на голове. Больше всего ей приносили неудобство простенькие потрёпанные кожаные башмаки с ремешком. Они натирали ей стопу, но Виктория терпела и, под скептичный взгляд малолетней спутницы Крижена, кочевала с ними из кабака в кабак, потакая всем желаниям распоясавшегося художника.

Скажи ей кто об этом месяц назад, она бы рассмеялась, ведь комфорт — это её слабость. Виктория любила своё положение высшей аристократки и всё, что с ним связано, хоть и кокетничала при всех, какая она особенная и может обходиться без роскоши. Нет, не может. Она обожала быть богатой и значимой.

Крижен угощал всех постояльцев и сорил деньгами, как какой-то скрывающийся на чужбине падишах. Естественно, всё это оплачивалось из кармана Альтенбруков. Виктория была только рада ему угодить, в глубине души понимая, что ничем другим, кроме богатства, не в состоянии его привязать. Она заталкивала тревожную мысль подальше, чтобы насладиться настоящим, той бурей эмоций, что поднимал в ней этот бродячий мастер.

Долго гулять и пьянствовать Крижен не смог и принялся за вторую картину. Снова морской пейзаж, но уже после шторма: корабль выжил, и позади рассеялись мрачные тучи, пропуская лучи тёплого солнца. Мачта с парусами на переднем плане возвещала о новой надежде и продолжении пути. Этот контраст с предыдущей работой вдохновил Викторию организовать закрытую персональную выставку.

Художник трудился целый месяц и выдал рекордные для себя четыре полотна. Итого шесть. Он был измотан и «наелся искусством» до отвала, чувствуя, что нужен перерыв. Вся тематика его работ касалась моря. Он, конечно, любил пейзажи, но одна и та же локация — это перебор. Ему нравилось бросать вызовы чему-то новому, а не оттачивать годами одно и то же.

Поэтому возможность поблистать в высшем обществе пришлась ему по душе. В Рилгане он часто так делал перед следующим «скачком»