Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский Страница 14

Но в феврале 1952 года Раиса сказала, что им надо разорвать только еще складывавшиеся отношения, объяснив это тем, что недавно пережила предательство и снова такое не вынесет. Она рассказала о несостоявшемся женихе — том самом студенте физфака Анатолии Зарецком, а из воспоминаний подруг, с которыми она своей болью тоже делилась, нам становятся известны и детали. Отец Зарецкого был начальником Прибалтийской железной дороги (снова образ железной дороги и стрелок), а его мать приехала в специальном вагоне в Москву на смотрины и сочла Раису — дочь куда более мелкого железнодорожного служащего из глухой провинции — своему сыну не ровней. А тот не решился ослушаться матери — и да, это было предательство.

Таким образом будущий президент СССР своим шансом был обязан Зарецкому. Не пережив это разочарование, Раиса Титаренко выбрала бы, скорее всего, кого-то другого — подруги мечтали выскочить замуж за москвича, еще лучше за иностранца, и уж во всяком случае за кого-то подающего надежды, а Горбачев тогда таким еще не был. Но, видимо, в нем уже чувствовалось то, чего Раисе в тот момент не хватало: надежность, умение подставить плечо и не отступать от своего, та самая верность Бадью, превращающая «почти ничто» в Событие.

В ответ на предложение расстаться Горбачев, по сути, объяснился Раисе в любви и назначил свидание в сквере у университета через два дня. Между тем, рассказала ему впоследствии Раиса, соседки по общежитию ее подначивали, а одна из них сама имела виды на Горбачева. И вот, как он описывает один из своих последних разговоров с женой, умиравшей от лейкемии в 1999 году, у ее больничной постели в Мюнстере, в изолированной палате, куда можно было войти только в одноразовой одежде и где, держась за руки, они вспоминали юность:

«— И ты сдалась?

— Как видишь, нет.

— А если бы я не настоял, не проявил характер тогда?

— Нет, я ожидала, что ты так и поступишь, как поступил».

Вспомнили они и свой первый поцелуй под проливным дождем в грозу поздней весной 1952 года на прудах в Сокольниках, когда, вместо того чтобы бежать к выходу, оба разделись и полезли купаться. Оба согласились, что это произошло «с большим запозданием». (Так «вин же телок»!)

Стенографистка Ирина Вагина, с которой мне повезло встретиться в его Фонде, рассказывает, что, диктуя ей это место в будущей книге «Наедине с собой», Горбачев не мог сдержать слез. Но слова его о любви довольно корявы — мало кто, кроме настоящих поэтов, умеет говорить о ней. Наверное, там были какие-то другие слова или что-то вовсе без слов, но важно, что в феврале 1952 года все висело на волоске, и у Горбачева была бы тогда какая-то другая жена. Возможно, он бы ее так же беззаветно любил, а может быть, только терпел бы из партийной дисциплины. Но через два дня Раиса пришла в скверик, и рождение дочери Ирины в 1957 году стало уже фактом контингентности.

Скверик этот совсем маленький, с узорной решеткой забора, сквозь которую случайные прохожие, спешившие мимо по Манежной площади, где спустя 40 лет будут собираться многотысячные митинги с требованиями отставки Горбачева, могли наблюдать эту сцену. Наверняка ведь будущий президент пришел первым и ждал на скамейке, глядя на стену Кремля метрах в двухстах перед собой, но видя что-то совсем другое и даже не помышляя о том, что когда-то за этой стеной будет его кабинет…

«Какой-то еврей»

После третьего курса Горбачев поехал домой, где снова намолотил с отцом гору зерна и получил большие деньги по тем временам — почти тысячу рублей. Этого хватило на платье для Раисы из итальянского крепдешина и на костюм ему из «дорогого материала», который назывался «Ударник», к свадьбе, а белые туфли невесте пришлось одолжить у подруги. Брак был зарегистрирован 25 сентября 1953 года, свадьбу сыграли в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции 7 ноября в диетической столовой. Пили шампанское и «Столичную», и Млынарж посадил на свой заграничный костюм масляное пятно — вот и все подробности, которые Горбачев сообщает в мемуарах.

В свидетельстве о браке, видимо, ошибочно, фамилия жены указана как «Титоренко» через «о». Это не помешало супругам прожить вместе 46 лет, а могли бы и дольше, если бы не рак Раисы Максимовны в 1999 году

25 сентября 1953

[Архив Горбачев-Фонда]

Жить как муж и жена молодоженам было негде, и целомудрие они хранили до 5 октября, когда удалось в нелегкой борьбе с ректоратом получить семейную комнату в высотке на Ленинских горах. В книге «Я надеюсь…» Раиса Максимовна вспоминала, как молодожены ходили в Колонный зал Дома Союзов на встречу Нового 1954 года. Билет Горбачев получил, видимо, как комсомольский вожак, а ей запомнилось, что все вокруг «почему-то на них глядели». Неделей раньше был расстрелян Лаврентий Берия, «горизонт ожиданий» вдруг стал совершенно другим, бесконечным — начиналась первая оттепель.

В Башкирии с тещей А.П. Титаренко (на первом плане, позднейшее фото)

[Архив Горбачев-Фонда]

Уехав тем летом на практику в прокуратуру Молотовского района, Горбачев писал жене: «Еще нигде здесь не был. Но, правда, негде и быть: скука…» Вот те раз! — ведь тут он оканчивал школу, у него здесь были учителя, масса приятелей и юношеская любовь! Но он незаметно стал им чужим, или они ему стали чужими и неинтересными. Тут мы опять поставим галочку на полях: это качество можно описать как сброс балласта с воздушного шара в полете. Оно будет стоить Горбачеву многих неприятностей, когда медлительный «воздушный шар» превратится в ракету, отстреливающую выполнившие свои задачи ступени. На самом деле мы все ведем себя так же, когда прежние приятели становятся нам неинтересны, просто если кто-то оказывается генсеком ЦК, это заметней.

А вот что еще он писал жене в письме из Молотовского на подвернувшемся бланке районной прокуратуры: «Как угнетает меня здешняя обстановка. И это особо остро чувствую всякий раз, когда получаю письмо от тебя. Оно приносит столько хорошего, дорогого, близкого, понятного. И тем сильнее чувствуешь отвратительность окружающего… Особенно — быта районной верхушки. Условности, субординация, предопределенность всякого исхода [попутно: стилистический оборот явно хорошо начитанного человека. — Л. Н.], чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника — ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб!..»

Эти