Сделка - Лисса Джонс Страница 47

– Или в дело в том, что ты сама себе задрала планку? Признать свою обыкновенность такой девчонке настолько же больно, насколько ценно. Никогда не думала об этом? Твое гребаное стремление к идеалам делает тебя слабее, а не…

– Не понимаю и не хочу даже слушать этот бред!

– А придется! Ты соврала, ты вытрясла трудовой договор и разговор по душам, ты шантажировала – вот из-за чего ты бесишься! Но политика делить все на черное и белое сейчас работает против тебя самой, ты же просто…

– Замолчи!

– Ты откровенно боишься не дотянуть до той идеальности, которую сама себе и навязала. Тебе стыдно поверить в то, что ты не обязана быть святой, правильной и хорошей для всех. Для тебя смерти подобно рухнуть на уровень «этих вот всех».

– Замолчи!

– Я знаю, что очень больно увидеть в себе «обычность»! Принять, что ты такой же, как и все. Что нельзя требовать от себя вечно быть…

– Да заткнитесь!

Кап-кап.

Кап.

Пара шагов вперед.

В запотевшем зеркале не видно отражения. Мокрой ладонью медленно провожу по потеплевшему стеклу, оставляя на нем мазок, который тут же покрывается новым слоем испарины.

В голове все звучат и звучат обрывки нашего разговора – нашей ссоры. Моего крика и его колких, ранящих откровений.

– Что сказать?! Что теперь делать?! Как я объясню, что помолвка расторгнута?! Она любит меня. Она будет переживать, она пожилая женщина…

– Люди могут расстаться в любой момент! По щелчку пальцев. Думаешь, это красивые слова? Думаешь, я опять переворачиваю?

– Просто придумываете очеред…

– Мужчина может трахнуть женщину, заделать ей ребенка и исчезнуть на следующее утро. – Он звонко щелкает пальцами. – Вот так.

– Вы можете встречаться год, два, три, вы можете жить вместе… Дом, дети. Пять лет прожить. А потом женщина оставит записку с пустым прощанием и свалит в закат, бросив мужа и детей. Раз – и все!

Снова щелчок.

– Вы можете клясться в вечной любви до посинения. Можете быть помолвлены. А потом… – Третий щелчок, кажется, срабатывает как выключатель моего гнева.

– Я рад, что тебе это даже в голову не приходит. Что ты рассуждаешь по-другому, что для тебя вот это все – признак того, что люди не разбегутся, но, Василиса, признайся хотя бы себе, что ты сейчас не из-за лжи так взъелась на меня, а из-за того, что у тебя в голове, в твоем мировоззрении просто не укладываются мысли о том, что ты, как и все, способна на не самые хорошие поступки, что мы «расстанемся» после чудной помолвки! Если бы дело не дошло до кольца…

– Может быть! Может, я не знаю… Мне всегда казалось, что… Я не знаю!

Тук-тук-тук.

Стук отвлекает от воспоминаний.

– Вась? – Голос Кая из-за двери вырывает из горла тяжелый вздох. – Все нормально?

Я не знаю.

– Да, все хорошо. – Смотрю на бумажный пакет с одеждой. – Я сейчас выйду.

– А, ну… Окей.

Не торопясь, подхожу к пакету. Мокрые следы дорожкой тянутся за мной по плитке. Приседаю, достаю белье – бережно утром сворачивала, упаковывала. Нежно-голубой бралетт и бикини. Ни разу не надевала этот комплект. Тончайшее кружево приятно ласкает ладони.

– Возьми его.

– Смеётесь? Его нужно вернуть!

– Вернешь, когда скажешь, что ничего у нас не вышло.

– Почему я?

– Ну… Приедешь с Каем, скажешь, что влюбилась, что молодость все прощает, и ты, Агнесс, прости, но свадьбы не будет…

– Какая чушь! Бо́льшего бреда от вас я еще не слышала!

– Почему?

– Потому что я бы так не поступила. Агнесса Юрьевна это знает.

– Поверь, она точно не станет сомневаться. Для юных девушек свойственно…

– Я не буду так делать! Придумывай другой финал.

– Да почему это так важно?! Кто она тебе?!

– Потому что.

– Василиса…

– Я не чья-то глупая копия, ясно!

– Я не…

– До свидания!

– Стой!

– Меня ждет Кай. Хорошего вечера!

Кручу в руках лиф, вспоминая, что в гостиной парят розовые шары в форме сердец.

– Эй, ты чего? Все хорошо?

– Да!

– Я предупреждал… Витя умеет только ломать.

Да он сам весь поломанный, – пронеслось тогда в мыслях, но я ничего не ответила. Спешно схватила вещи, стремясь как можно быстрее покинуть галерею.

Рассматриваю дорогой комплект несколько минут. Шарики, вечер, Кай, горячая ванна и легкий ужин.

«Ты задрала себе планку, до которой теперь сама же зачем-то пытаешься дотянуться».

«Тебе стыдно поверить в то, что ты не обязана быть святой, правильной и хорошей для всех».

И чувство, будто я обязана сделать эту ночь для нас такой же идеальной, как в книжках и фильмах, начинает пугать. Откуда оно во мне? Откуда чувство, что я – участник пьесы, где все уже идет по заранее написанному сценарию? Что не могу отказаться от безупречного шаблона влюбленной девушки, прекрасного принца и их первой совместной ночи.

Во мне всегда жило столько тараканов?

Люди могу расстаться в любой, слышишь, в любой момент. Ты ничем ему не обязана. Это всего лишь шарики, Василиса!

Не обязана. Даже сейчас – не обязана.

Кладу комплект обратно в пакет.

Заматываюсь потуже в полотенце.

И прошу Кая поискать футболку и какие-нибудь шорты, старательно делая вид, что не замечает его сведенных бровей.

Виктор

Кромешная темень.

В кабинете и перед зажмуренными веками – беспросветная чернота. И чертов голос совести в голове. Нет, не совести. Голос, который я предпочел бы не слышать никогда больше.

«Ты снова это сделал».

Я, мать его, как наяву вижу до боли знакомую усмешку бывшего лучшего друга.

Диван жесткий. Неудобный. Мышцы спины и шеи ноют. В висках – отбойный молоток.

«Снова, Вить. Прикидываешься святошей? А опять не смог отказаться от цели – сно-о-о-ва готов идти по головам. Еще и ей башку морочишь. Браво! Так почему мне нельзя было сделать так же? Я делал это для тебя».

Переворачиваюсь на бок. Стискиваю челюсти, даже мысленно запрещая себе отвечать Воронову.

«Амбиции – это неплохо. Ты сам так всегда говорил. Перед тем, как уехать, ты сказал: у меня все получится. А потом не отказался от денег. Не заморозил стройку. Посадил меня ради ублажения собственной совести и мести. Да хоть перетрахайся ты со совей совестью – себя не изменишь».

Рубашка раздражает. Брюки раздражают. Кожаная обивка бесит.

«Ты же сам всегда был и будешь примером