Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов Страница 41

– Вот пусть кино смотрят хорошее. А я часовню обязательно весной отстрою. Господь этих бедолаг задавил до полусмерти испытаниями жуткими. Вот пусть они его просят смиловаться, дать пожить по-людски. С Хозяином неделю назад снова говорил об этом. Он подумал и разрешил. Да хрен, сказал, с тобой. Всё одно никто из моих партейцев к вам не приедет. Никто про вас не знает к счастью.

– А кто им не давал жить нормально, бедолагам твоим?– Возмущался друг.– Не блудили бы, шары бы не забрызгивали водярой и политурой, жён бы любили, а не самогон. Вот и жизнь шла бы верным путём! И работа по желанию, а не как у тебя – под охраной с ружьями. Шаг влево – шаг вправо, и пришибёте ведь, утопите.

– Дима.– Оправдывался Егор Ильич.– Ты же знаешь кто надо мной стоит. Как мы эту противоправную деятельность без проблем ведём. Ни одной проверки за десять лет. А я ведь в основном на государство работаю как артель. У меня должно быть штатное расписание. Ведомости по зарплатам, договора о найме, отчётность всякая. А я ни одной бумажки не имею и ни разу никуда не отправлял, не отчитывался. Это как?Во… Я сам не злой. Но у меня вкалывают бродяги, беглые бандиты, блатные от следствия прячутся, алкоголики – бичи безродные, двое из психушки сбежали. Бичей бессовестно обманываем. Зовём вроде на стройку. На месяц. За триста рублей! А потом привозим на нечеловеческий труд. Камыш косить что зимой, что летом – врагу не пожелаю. А маты вязать! Это ж адская работа. Ни одного механизма. Всё руками. А мне нельзя станки покупать и оборудование автоматическое. Я по статусу – артель.

– Ну, а купить на свои кровные станки, бензопилы кто тебе не даёт? Расстреляют тебя за это или четвертуют?– Удивлялся друг Дима.

– Артель у нас, бляха! – Егор Ильич даже покраснел, завёлся спорить.– А это что? Это самоуправляемый трудовой коллектив. Собирались спокон веков в артель знающие дело и друг друга люди. Орудия труда несли в артель свои личные и они становились общими. Своё несли, повторяю! Своё становилось общим. И долбанное самоуправление должно быть в артели. «Артель суймом крепка», есть такая древняя пословица. Суйм, или суем – это сходка, общее собрание.

–Я бы купил на свои. Но меня, представь себе, тут нет официально, на покосе камыша. Я как бы работаю помощником у моего босса в большущем кабинете. А мой босс от меня ой, какие денежки имеет! Лучше я тебе не стану сумму называть… Сердце у тебя прихватит. И вот подумай! Если сдуру занесёт проверяющих из Народного контроля? Они поверят, что доходяги сами механизмы – автоматы и бензокосилки сюда припёрли? Вот и я про то же… А если всё – таки сбежит кто? И разбазарит всё про наш закуток в степи? Приедут из ОБХСС. А тут автоматы – вязалки матов, трактора, электропилы и бензопилы, моторные лодки и электрокосы. Ясно, что я купил. А бичи, что бичи? Нет у них ни денег, ни дома. А я тут тоже не числюсь. Я помощник босса большого. Откуда тогда дорогой инструмент если босота его купить не смогла бы? Ну, ты понял, что дальше будет. Официально мы – артель, община, коммуна. А реально – сборище алкашей и бродяг беглых, с которыми надо строго. Не тот контингент, чтобы из него создавать общество братское, трудовое.

Это Наталья слово в слово пересказала Шанину после ужина недели через две. Они гуляли по ночной степи. Не было ветра, снег лежал плотно, луна отсвечивала солнечные лучи всей своей полной круглой мордой. Воздух, как- то достающий из-под сугробов тонких запахи сухих трав, сочился в лёгкие и разносил их кровью по всем клеткам тела. Вкус воздуха оставался и во рту, напоминая, что земля жива, хранит ароматы замороженные и скоро, весной, отдаст их все и всем на долгую радость. На целых девять месяцев. До ноября.

– Я сейчас схожу к Егору Ильичу.– Витюша сжал Наташкину руку выше локтя.– У меня к нему есть вопросы плюс к ним интересное предложение. Ты спать иди. Мы с тобой уже месяц на «камышовых приисках» Я постоянно первый на покосе. Ильич меня выделяет. Серёга – второй после меня. Учитель мой. И Егор ко мне относится не как к беглым зекам и бичам. Серьёзно меня воспринял уже. Надо, Натаха линять отсюда. И я хочу, чтобы он это знал. Ну, что мы с тобой скоро исчезнем с озера. Да и один вопрос хочу прояснить. Они действительно топят людей или он это выдумал, чтобы работяги боялись слово лишнее сказать или пытаться свалить отсюда.

– Ну, да…– Наталья испугалась.– Ты не вздумай. А вдруг это правда? Вдруг убивают бичей и ты это знаешь? А он понимает, что скоро тебя тут не будет. Расскажешь на воле кому не надо. Так и грохнут они Витюшу Шанина. «Он слишком много знал».

– Ладно, иди. Разберёмся.– Он поцеловал Наталью и развернул её лицом к столовой. Я позже зайду к тебе.

И через десять минут она ещё стояла и слушала скрип снега под его валенками, но сам Витюша уже пропал в темноте.

Егор Ильич жил в доме из камышитовых плит собранном. Большой был дом, обложенный сверху кирпичом белым. Перед забором стоял в тулупе и валенках здоровенный лоб с ружьём «белка» на плече.

– Чё ты?– тихо спросил он.

– Сходи к Егору Ильичу, доложи – новенький пришел, которого он вызвал.

– Да иди, ладно.– Охранник даже не пошевелился.– Ты ж лучший косильщик. Я тебя знаю.

Внутри хата «бугра» выглядела так, будто здесь не степь да степь кругом, а центр какого- нибудь Нью – Йорка или Лондона. В светлице, главной комнате, разместилось всё, что должно быть у миллионеров или королей уважаемых стран. От рояля до великих немецких электроприборов «Грюндиг»: телевизор, радиокомбайн и серебристый магнитофон. Стены Ильич имел из чистейших ровных шлифованных стволов липы, пол – паркетный, стекла в окнах с цветными узорами, а под ногами и на стенах расположились потрясающей красоты персидские ковры. С потолка свисала люстра с хрустальными «сосульками», а на стене напротив входа висела картина в позолоченной оправе. Изображен на ней лично Егор Ильич на белом коне в генеральской форме и с царским скипетром, символом монархической всесильной власти. Глядел он в дальнюю перспективу мирно, но строго.