Журнал «Если» - «Если», 2008 № 04 Страница 33

Палей взял ножик и приготовился потрошить щуку. Но едва он взялся за рыбину покрепче, та изогнулась, и острые зубы впились в указательный палец.

— И тут с изъяном, — обреченно произнес злыдень и даже не обернулся посмотреть.

— Плевать, — сдавленно произнес Палей, ножиком разжимая рыбьи челюсти. — Потом пописаю на руку, и ничего не будет. Заживет, как на собаке. Вот ведь, стерва кусачая, так больно цапнула! Недаром говорят, щучка спит, а зубки живут.

Когда Палей закончил свой монолог, злыдня уже не было.

Вернулся помощничек лишь на следующий день, непривычно тихий и серьезный. Хвост устало обвис, и вроде бы волосков в кисточке поубавилось. В лапах у добытчика ничего не было.

— Кушать хочешь? — спросил Палей. — У меня щи крапивны со щучьей головы сварены. С кисликой… вкусные. Я и Ванятке давал, и тебе оставлено.

— Погоди, не время. И вопросов мне никаких не задавай: что можно — сам скажу. Пойди-ка поищи в кухонном углу за поганым ведром, может, найдешь чего…

Палей кивнул согласно и пошел к помойному ведру.

— Да тут никак кошель лежит!

— Развяжи да поглянь, хватит ли, чтобы с долгом расплатиться?

Некоторое время Палей сосредоточенно пересчитывал медяки и мелкое серебро, потом сказал:

— Хватит. Тут четвертаком больше.

— Ну и ладно. Спрячь все и не трогай, пока Пахомка-мироед за долгом не явится.

— Кошелек надо бы назад снести. Сам же говорил: птицу бери, а клетку не трогай.

— Я никакой птицы не приносил. С кошельком, было дело, баловался, да и то не донес, обронил где-то. Так что назад мне нести нечего. А уж что в том кошеле было — знать не знаю, ведать не ведаю. Не полюбопытствовал. Может, там орехов-двойчаток полна мошна.

— Где ж ты такой мошной разжился?

— Кому сказано — вопросов не задавать? — перебил злыдень. — Где взял, там не убудет. Так что прячь находку — и хватит о ней. Пойдем лучше щучью голову рушить. Щука тебя куснула, теперь ты ее кусни.

Пахомова бричка объявилась на следующий день к вечеру. Палей, готовясь к будущему сенокосу, отбивал во дворе косу. По железному стуку Пахом и отыскал должника.

— Доброго здоровьица, Пахом Авдеич, — как всегда первым поздоровался Палей.

— И ты будь здоров. Деньги-то приготовил?

— Приготовил, Пахом Авдеич.

— То-то! А говорил: поиздержался, голодной смертью помираем… Строгости с вами надо больше, тогда все найдется. Давай, неси долг.

Палей достал из-за пазухи кошель, развязал, начал отсчитывать гривенники, но вдруг увидал, как исказилось лицо кулака. Пахом Авдеич покраснел, что рак в кипятке, и беззвучно разевал рот, силясь что-то сказать.

— Да это же мой собственный кошель… — наконец просипел он. — Я гадаю, где он запропал, а это ты его украл! — голос прорезался все громче, звучней, пока не загремел в полную силу: — Попался, ворюга! Я те покажу, как красть!

— Свят крест, не крал! — взмолился Палей.

— Рассказывай кому другому! Там и метка моя есть. Щас я тебя в полицию, каторжна морда, они мигом узнают, как ты не крал!

Куваротов вырвал кошелек, ухватил окончательно потерявшегося Палея за шиворот.

— А ну пошли к мировому!

— Руки не распускай! — проскрипел тонкий словно крысиный голос.

Пахом Авдеич обернулся и увидал злыдня. Зеленомордый выплясывал на перевернутой кадке, в которой по осени рубили крошево. Махонький кулачишко грозил мироеду.

— Это я твой кошель спер, понял? Может, ты и меня в кутузку потащишь? Да я тебя сейчас на вилы и в смоляной котел!

Злыдень спрыгнул с кадки, ухватил преогромные вилы-тройчатки, замахнулся на Пахома. Тощей фигурки не было видно из-за рукояти, казалось, будто вилы сами нападают на мироеда.

— Беси! Беси!.. — Пахом Авдеич пятился, судорожно открещиваясь. Он бы и вовсе кинулся наутек, но выход из двора перегородили вилы-самоколы, так что оставалось искать спасения в пустом свином закуте.

— Беси на небеси, а меня не беси! — орал злыдень. — Я, знаешь, кто? Я страх преисподний! То-то! Я у Палея Иваныча в работниках служу, что он велит, все ему притаскиваю, а ты на моего хозяина хвост задирать вздумал?

На самом деле хвост был задран у одного злыдня, а Куваротов, даже будь у него хвост, вовсе его поджал бы.

Окончательно загнав кулака в свиной закут, злыдень малость угомонился.

Вилы бросил, сам вскочил на загородку, поглядел сверху вниз на трясущегося Пахома Авдеича.

— Ладно, на первый раз прощаю. Понял теперь, как против моего хозяина переть?

Куваротов тряс головой, не то соглашаясь, не то просто от страха.

— Боится — значит, уважает, — постановил злыдень. — А что, Пахом, живешь ты богато?

Пахом продолжал трясти головой.

Злыдень сел на край загородки, свесил ноги вниз, пощелкал копытцами и задумчиво сказал как бы самому себе:

— Может, мне к тебе в работники переметнуться? Харч у тебя, всяко дело, получше. Опять же, ты не как Палей, молоко у тебя свое, крупа на кашу своя, значит, за каждой мелочью гонять не будешь…

— Что платы потребуешь? — спросил осмелевший Куваротов.

— Ничего. За харчи стараться буду, пока ты меня сам не прогонишь.

— Что значит: «притаскиваю, что он велит»? — подозрительно спросил Пахом Авдеич.

— То и значит, — честно ответствовал злыдень, — молока ему приволок, мальчишку кормить. Курицу жареную с барского стола. Овса семенного две рогожи. Овес, правда, получился с изъянцем, мыши его попортили. С кошельком тоже шкода вышла: бывший хозяин объявился…

— Как это — бывший?! — поднял голос Куваротов.

— А вот так. Хочешь, чтобы мои дела для тебя имели силу, ты и прежние в силе оставь. Так что чужой кошелек верни, не хапай попусту.

Куваротов крякнул, но вытащил кошелек и во злобе кинул его в остатки свиного навоза, невыгребленные из закута.

— Подавись!

— Экая шкода получается, — притворно вздохнул злыдень, — знать, и тебе то же будет. Сказки-то слушал во младенчестве? Ну да теперь делать нечего. Палей, подбери кошелек да приглашай гостя в избу. Ты, Пахом Авдеич, расписку-то с собой взял?

— Какую? — немедленно проникся подозрительностью Куваротов.

— Палееву расписку. Что, мол, должен он тебе чего-то, чего не брал.

— Как это не брал? — возмутился Куваротов.

— Ну, может, чего и брал, но отдавать-то ты велел с лихвой.

— Это не твое дело!

— Как раз мое. Лихва — грех смертный и, значит, по моей части проходит. Но ты не тревожься, я тебя от этого греха ослобоню. Пошли в избу, да перо с чернилами захвати, у тебя в бричке есть, я знаю.

В избе Куваротов достал давнишнюю расписку Палея, перо и медную чернильницу, которые всегда носил с собой.

— Пиши, — продиктовал злыдень. — Я, такой-то, имярек, получил с такого-то долг сполна…

— Погодь, я же еще ничего не получил!

— А ты и не получишь. Ты, главное, пиши, а долг получать вовсе не обязательно.

— Да как же это — необязательно? — возопил Куваротов.

— Экой ты непонятливый, — снисходительно объяснил злыдень. — Я-то вижу, ты мне уже работенку придумал подходящую. Но для этого надо, чтобы прежний хозяин меня отпустил. Верно говорю, Па-леюшка?

— Да я тебя не держу, — неуверенно произнес Палей.

— Вот видишь, без расписки не отпустит.

Пахом Авдеич вздохнул и заскрипел пером.

— …долг сполна, — диктовал злыдень, — и не имею к такому-то никаких претензий, ни денежных, ни вещественных, ни моральных.

— Что за претензии — маральные?

— Тебе этого не понять. Ты знай пиши. Написал? Вот и славно. Распишись и палец на всякий случай в чернила макни да оттисни. Теперь бумагу отдай, и я в твоем полном распоряжении. Как понадоблюсь, ты меня позови: «Злыдня!» — я и прибегу. Только не на людях, это дело интимное.

— Не учи! — оборвал Куваротов, сразу почувствовавший себя хозяином. — Поехали, дома дел много.

Дома Пахом Авдеич выгнал из избы жену и позвал:

— Злыдня, подь сюды!

Была в глубине души опаска, что злыдень обманет. В сказках так обычно и бывало, и на этот случай Куваротов заранее придумал, как пустит по миру разбойника Палея. Прежде всего попа пригласит или схимника построже, беса изгнать, а дальше — дело нехитрое. Однако обошлось без обмана, злыдень явился по первому зову.

— Ну-ка, покажь свое умение! — приказал Куваротов для начала.

— Говоришь, Палейке курицу с барского стола приносил? А мне принеси такое, что баре только в праздник едят!

— Ну, это, как говорится, службишка, такое я в две минуты спроворю.

Вернулся и впрямь через две минуты с большим сотейником на воздетых руках.

— Извольте кушать, Пахом Авдеич.

— Что это? — на всякий случай спросил Куваротов.

— Фрикадели под соусом бешамель, — с видом бывалого мажордома ответствовал злыдень. — Его сиятельство с супругой изволили недокушать.