Тридевятое. Книга первая - Ирина Кизимова Страница 30

Через пару часов путники спешились, отпустив коней пастись. Перед этим Иван снял с Сивого дорожные мешки, в одном из которых были волшебные гусли, а в других трёх подношения для водяных, тщательно отобранные Василисой. Царевич составил поклажу у ствола одного из растущих у воды деревьев и с интересом вгляделся в водную гладь. Прямо напротив царевича река словно разделялась надвое торчащей из воды песчаной косой, слева от которой ситуация была плачевная. Дно словно поднялось на поверхность, образуя естественную преграду для речного потока, не мудрено, что течение теперь тоже отсутствовало.

— Давно ли это началось и как вы заметили?

— Месяца два назад заприметили, что течения не стало, да рыба потихоньку начала переводиться, а позднее центральная часть реки без подпитки сохнуть начала, сие на посевах пагубно сказалось. Много пшеницы в этом году потеряли, Иван-царевич. — тяжело вздохнул мужик, глядя на причину всех деревенских бед. — Мы сами пытались дно размыть, да на следующий день всё как прежде становилось, так что бросили мы это дело.

— Почему сразу к царю-батюшке с докладом не обратились?

— Вначале своими силами всё решить пытались, а когда не вышло со стихией совладать, то прошение к царю-батюшке отправились. Да затерялась наша берестяная грамота среди прочих равных, год этот у многих богатым на напасти выдался. — юноша громко шмыгнул носом. — Опосля староста деревни сам отправился, да урожай уже скудный был. Вниз по течению ещё хуже всё, вон, сами гляньте.

Иван повернул голову и в ужасе заметил, что далее река мелела настолько, что можно было уже пешком ходить, а со дна брюхом кверху всплывала дохлая рыба.

— Ежели и дальше так пойдёт, то совсем Иволга зачахнет. Сначала в пруд превратится, а там уж и до болота недалеко. — грустно вздохнул юноша.

— Я сделаю всё, что в моих силах, дабы вернуть реку в прежнее состояние. — пообещал ему Иван-царевич, которому тоже было больно видеть некогда быстро бегущую реку в таком плачевном состоянии.

— Здесь моя деревенька Ивушки недалеко. Вон за тем поворотом реки. Дым из труб даже отсюда видать. — указал на север Михаил, и Иван действительно заприметил впереди небольшие домики.

— Я могу остановиться в деревне? Возможно, понадобится не один день, чтобы решить насущный вопрос.

— О чём разговор, Иван-царевич⁈ Я старосте передам и вам обязательно лучший дом выделят!

— Не нужно, достаточно будет лишь комнаты, где я смог бы отдохнуть. — мягко улыбнулся царевич.

— Я обязательно всё подготовлю! — пообещал Михаил, а затем с интересом спросил. — А что вы делать собираетесь, Иван-царевич? Ежели поделитесь, то я скажу пробовали мы сей способ али нет.

— Я пока не решил. — соврал Иван, надеясь, что получилось более убедительно, чем всегда. — Пока просто вокруг похожу да посмотрю, может, ответ сам на ум придёт. А ты, Михаил, поезжай пока в Ивушки да сообщи старосте о моём визите. За мной можешь не возвращаться, я к вечеру в деревеньку прибуду. И попроси местных не беспокоить меня, хочу сосредоточиться на деле.

— Будет сделано, Иван-царевич. — пообещал юноша, свистом подзывая своего коня. — Ежели что нужно будет, сразу езжайте в деревню.

Иван проводил его долгим взглядом и, убедившись, что никто его не потревожит, скинул сапоги, закатал штанины дорожных портков и достал из дорожного мешка гусли. Инструмент приятно завибрировал в руках и потеплел.

— Посмотрим, насколько местный водяной плясать любит. — задумчиво произнёс царевич, лишь надеясь, что нечисть плавает где-то поблизости.

Он вошёл в прохладную воду поглубже и двинулся вдоль берега, играя на гуслях. Сидящие на ветках птицы залетали вокруг, выписывая всевозможные пируэты в воздухе. Рыбы заплескались в воде рядом, даже большой сом всплыл наружу, барабаня усами и плавниками по воде на манер музыкального инструмента. Водяного видно не было, но царевич не отчаивался и продолжал играть до самого вечера, порядком стерев себе пальцы и замотав всех местных птиц, рыб и ненароком пробегавших рядом зверьков. Нечисть так из воды и не всплыла.

Последние всполохи алого заката догорали на горизонте, начало смеркаться. Иван принял решение завтра попробовать погулять по берегу выше деревни Ивушки, а сейчас было уже поздно, стоило отдохнуть и набраться сил перед завтрашним днём.

Издалека заметив приближающегося к нему всадника, царевич поспешил выйти из воды и обуться, ног он давно уже не чувствовал, настолько они замёрзли. Осень вступала в свои права.

— Что же вы, Иван-царевич, так себя не бережёте? — спешился рядом с ним Михаил. — Вся деревня на ушах стоит от беспокойства!

— Прости, я задумался. — виновато ответил Иван, убирая гусли в дорожный мешок.

— Вы что, Иван-царевич, на гуслях играете? А можно ли будет послушать?

— Я только учусь, поэтому и тренируюсь в свободное время подальше от людей. Правда, выходит пока не очень.

— Ежели хотите, я могу попросить Балагура вас научить! Он на любом музыкальном инструменте с закрытыми глазами играть может!

— Спасибо за помощь, Михаил, но у меня в Царьграде есть учитель, сейчас я просто захватил гусли с собой, чтобы время от времени поиграть. — поблагодарил его Иван и пресекая лишние расспросы, позвал Сивого, закрепляя на коне дорожные мешки.

— Поедемте, Иван-царевич, вас уже горячий ужин дожидается да банька.

— Банька мне бы точно не помешала. — мечтательно улыбнулся царевич, надеясь в скором времени отогреть до костей продрогшие ноги.

В деревне младшего царевича все встретили очень дружелюбно, слава о нём сразу разлетелась во все концы Тридевятого царства. Правда, все рассказывали историю чудесной победы над степными кочевниками по-своему. Иван строго настрого запретил стрельцу Степану говорить кому-то о чудесных гуслях, а посему тот, конечно, рассказал очередную историю о силушке богатырской, которую тут же переложили на музыку, так она и распространилась по царству. Каждый что-то добавлял от себя, посему правда, если она и была, потерялась среди многих других интерпретаций событий.

Поэтому Иван, пребывавший в расслабленном состоянии после хорошей баньки, едва не подавился мёдом, когда Балагур начал играть на гуслях и петь ту самую былину, которую сам сочинил в честь младшего царевича. Он попытался скрыть смущение за жареной перепёлкой, хоть и получалось довольно плохо. Дочки старосты мечтательно вздыхали, бросая на царевича долгие, влюблённые взгляды, а сам староста, изрядно