Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа Страница 17

Шли мы, в основном молча, без привалов, и только изредка переговаривались, когда приходилось форсировать какой-нибудь из каверзных распадков.

Когда до лагеря, судя по карте, оставалось километра полтора. Когда долгая дорого притупила внимание, и успела подзабыться цель похода, вдруг сзади донёсся до нас скрипуче-капризный голос:

— А кудать тёпаете, голубчики?

Я мог поклятса, что секунду тому, вокруг нас ни кого не было, да и в по зимнему обнажённом лесу и спрятаться было не где, и, тем не менее, оглянувшись, мы увидали стоящего, метрах в трёх, сморщенного, всего как будто облезлого, мужичка с пегой торчащей во все стороны клочковатой бородёнкой. Весь он был, как кипятком ошпаренный.

— Да вот к речке направляемся. — с удивлением я услыхал нотку угодливости в голосе Анатолия Ивановича, Мужичёк ехидно захихикал себе в кулак, скрыв глубоко посаженные белесые глазёнки свои во множестве морщин:

— Ох и врёте вы все и даже брешите… Знаю я вас… — он погрозил, посмеиваясь, грязным кривым пальцем, потом вдруг сел под дерево, поёрзал задом, удобней устраиваясь, сморщился и заплакал, всхлипывая и горько причитая:

— Ой! — у него это было похоже на икание: — Ой! Горе моё горькое! Ну чаго ето я во всём такой сумлённый?

Анатолий Иванович подошёл к нему ближе, подступил и я, ни чего не понимая. Бомж какой-то психически ненормальный — думал я, с брезгливостью рассматривая, просвечивающееся сквозь клочья чёрных волос, на его голове, безобразные бородавки и струпья грязи, глядя на несуразное рваньё, одетое на нём.

— Да чего ж вы так убиваетесь? — начал сочувственно, всё более удивляя меня, Анатолий Иванович: — Да что же это за горе, и не горе это совсем, а достоинство. Сомневаться — значить думать диалектически.

Мужичёк, при этих его словах, враз прекратил свой притворный, на мой взгляд, плач, оторвал свои грязные худые кулаки от глаз и спросил сварливо:

— Умный больно, да? Сматри, какой утешитель? А коль я из-за этого сумленья обовязка справить не могу?

— Это почему же? — подыгрывая, спросил Анатолий Иванович: Какие такие обязанности? — закинул он вопрос, кинув на меня испытывающий взгляд. Работа, уже давно ведётся работа, а всё сообразить не могу — спохватился я: — Да ведь это не простой бомж, мы то ведь уже почти в лагере!

Противная рожа мужичка обладала феноменальной мимикой и сейчас приняла приторно-слащавое выражение, и начал он с ехидцей, да так что у меня под шапкой волосы зашевелились от страха:- А такой у меня обовьязок, что бы вас дураков неразумных советами губить. А я всё сумневаюсь, чего вам губительного присоветовать.

И он вновь с размаху ткнулся глазёнками своими щёлочками на острые свои кулаки, и заорал, запричитал пуще прежнего, о горе своём горьком. Анатолий Иванович поднял на меня задумчивый взгляд, но я был в полнейшем шоке, не понимая ни чего.

— А вы кто такой? — вероятно, глупее вопроса задать я не мог, разве что потребовать документы.

Мужичёк, оторвавшись от своих кулачков, взглянул на меня с неприкрытым злорадством:

— А Лешай я! Лешак тутошний! Аль не признали? — с восторгом обвёл он нас блестящими поросячьими глазками из-под белёсых век.

— А чего ж плакать да убиваться так, — начал Анатолий Иванович:- Лучше обязанности свои выполняйте, а то ведь уйдём мы и совет спросить позабудем.

Услыхав это, Леший быстренько встал, засуетившись, с помощью пальцев шумно прочистил свой чрезвычайно подвижный морщинистый нос, густо поросший кустиками чёрных волос.

— А вот я и сумлеваюсь, чего вам присоветовать, да что бы погубительнее да повреднее было… А то, мож промолчать? — Подняв руку, он стал загибать длинные узловатые пальцы, покрытые густыми чёрными с проседью волосами, с длинными рыжими когтями вместо ногтей: — Ежели нарушить ваш умысел и присоветоваться держаться подальше, от того места куда тёпаете… — сверкнул он в нашу сторону хитрым взглядом, давая понять, что уж он-то и о планах наших и о маршруте осведомлен основательно: — То хош и расстрою умысел ваш, да вреда не принесу. А вот ежели верно дорогу скажу… Ух! И получится может! — скорчил он радостную гримасу: — Глядь-ко, а Мюнец-рыжий и стретится! А уж на Болоте чего творится, совсем Порода закосела! И Русалочка скучила совсем. Нет! — взгляд его приобрёл задумчивую мечтательность. Но совсем не хорошо мне стало от этой его мечтательности, как будто прикидывал он с чем мы будем лучше — под майонезом с зелёным горошком или фаршировать нас яблоками… В этот миг особенно стала видна вся его нарочитая противоестественность, от слов его, надёрганных кто знает откуда и соединённых в самой противоестественной манере, до замшелых кургузых валенок у него на ногах.

И вдруг запел он сладенько, сложив губы трубочкой:

— А вы идитько… Идитько… дитько… — и замахал плавно руками, как будто отталкиваясь от нас. И стал уменьшаться, уплывая медленно вдаль, всё дальше и дальше.

Глава 7

— Вот и прибыли. — мрачно произнёс Анатолий Иванович, хмуро глядя в сторону, где всё уменьшаясь, среди груды валежника, исчезла фигура этого сумасшедшего лешего.

— Давай хорошенько подумаем, стоит ли нам идти дальше? Угрозы мне его пустыми не кажутся.

— Странная встреча. — только и нашёлся я ему в ответ. Анатолий Иванович внимательно смотрел на меня, обдумывая что-то своё:

— Здесь, судя по этой встрече, надо приготовиться ко всем чудесам вмести взятым и ни чему не удивляться. Я не представляю, что тут происходит. — медленно, как будто для самого себя, говорил он: — Но происходит… А раз так кому-то в этом надо разобраться… Как оно происходит? Кому нужно то, что происходит и зачем?

Он улыбнулся и подмигнул мне, ободряя, но глаза его оставались холодно-бесстрастными, глазами снайпера, таким я Анатолия Ивановича ещё не знал.

— Так что, Женя, идём в гости К Русалочке, может встретим и этого… — Он щёлкнул пальцами, припоминая: — Мюнеца-рыжего, да и что там Порода на Болоте делает, глянем заодно.

Он опять улыбнулся своей загадочной улыбкой, но мне было не до веселья. То, что он сохранял присутствие духа и запомнил всё, сказанное этим сумасшедшим бомжем с когтями вместо ногтей, это хорошо. А у меня же задумчивый взгляд этого Лешака отшиб всю память начисто, как взгляд удава у кролика…

— Анатолий Иванович, Я за вами — в огонь и воду… — мои слова, в этой обстановке, прозвучали без лишнего пафоса.

Когда же, после этой встречи, сделали мы несколько шагов, всё вокруг нас разительно изменилось…

Взметнули на невообразимую высоту свои стволы огромные незнакомые деревья, подпирающие голыми корявыми сучьями своих вершин небо, а