Продажный рок. Как лейблы укротили панк, эмо и хардкор - Дэн Оззи Страница 18

через неделю после выхода Dookie, Jawbreaker выпустили свой третий альбом, 24 Hour Revenge Therapy, самую доступную коллекцию песен на сегодняшний день. Альбом был записан всего за три дня в домашней студии продюсера Стива Альбини в Чикаго за 1032 доллара. Помимо своей работы в качестве уважаемого звукорежиссера, Альбини играл в нескольких провокационных и влиятельных группах, которые нравились участникам Jawbreaker, таких как Big Black, Rapeman и Shellac. Несмотря на то, что он был ярым защитником инди-сцены, он помог Nirvana записать альбом In Utero. Он оправдал это решение тем, что отказался от авторских отчислений и вместо этого согласился на фиксированную ставку в 100 000 долларов.

Выпущенный совместно инди-студиями Tupelo Recording Company и Communion Records, 24 Hour показал, что двадцатишестилетний Шварценбах поднаторел в качестве автора песен. Как было сказано в статье из Rock Candy, тексты песен были сосредоточены вокруг «недавних трудностей фронтмена – операции на горле и расставаний с тремя разными девушками». Но, в отличие от своих юных единомышленников-поп-панков, которые довольствовались рифмой «придешь – пердеж[33]», Шварценбах в свои истории о мучениях вплетал остроумие, метафоры и самоанализ. Его острый повествовательный стиль сочинения песен имел много общего с такими великими американскими писателями, как Керуак, Сэлинджер и Гинзберг, чьи произведения он изучал, работая в библиотеке. Будучи автором, заключенным в теле панк-певца, он однажды описал свои творения как песни, повествующие об отчаянии, пустых бутылках и пепельницах.

Его исповедальный стиль сочинения песен иногда был приторным, но эта эмоциональная уязвимость помогла создать культ группы среди тех, кто выворачивал сердце наизнанку и романтизировал одинокие ночи и страдание от любви, о которых он пел в своих песнях, таких как «Ache»: «I believe in desperate acts / The kind that make you look stupid»[34]).

«Для людей мы – очень личная группа, – отмечает Шварценбах. – Так было всегда. Те, кто отождествляет себя с ней, считают ее своей, священной и в некотором роде правдивой».

Хотя 24 Hour позиционировал Шварценбаха как признанного панк-поэта, была одна песня, простота которой выделялась, не вписываясь в остальной альбом по звуку. Двухминутная «Boxcar» с ее игриво-качающейся мелодией была ближе всего к традиционной панк-песне в репертуаре Jawbreaker, поскольку включала в себя три ее основных элемента: трехаккордовый куплет мог выучить любой начинающий гитарист менее чем за минуту; он основывался на удобном для пения счете «Раз, два, три, четыре» – приеме, на котором Ramones построили всю карьеру; и, наконец, Блейк использовал классический панковский прием сочинения песен, упоминая этот жанр прямо в первой строчке: «You’re not punk, and I’m telling everyone»[35]. Однако в «Boxcar» было нечто большее, чем казалось на первый взгляд. Шварценбах зло посмеялся над ограниченностью беспощадной панк-рок-сцены, склонной пожирать саму себя, в таких строчках, как «My enemies are all too familiar / They’re the ones who used to call me friend»[36]. Это был панковский цинизм, замаскированный под восхваление жанра. Но для обычного слушателя, не интересующегося скрытой политикой панка, она казалась просто запоминающейся песней, под которую можно потанцевать.

Песни с 24 Hour Revenge Therapy еще больше укрепили отношения группы с публикой и сделали их концертные выступления более насыщенными. Этот альбом дал Jawbreaker то, что понравилось представителям A&R – концерты, на которые собиралось несколько сотен фанатов, знавших каждое слово каждой песни. Лейблу всегда было легче поддерживать огонь, чем разжигать его с нуля, и Jawbreaker, несомненно, создали свой собственный источник тепла. «В зале ощущалась энергия предвкушения, когда Jawbreaker собирались выйти на сцену, – говорит Лубкофф. – Это то чувство, которое невозможно сфабриковать».

Группа не была самой продаваемой в панке, но, благодаря тому, что было продано около 20 000 экземпляров 24 Hours, а также признанию в MRR и Flipside, активная позиция Jawbreaker против крупных компаний сделала их запретным плодом сцены. Журнал Magnet признал их «наименее склонными к переходу».

Но за сильной страстью последовало пристальное внимание. Участникам Jawbreaker ежедневно задавали одни и те же вопросы, и они звучали почти в каждом интервью: Вы подписали контракт? Вы собираетесь подписать контракт? Вы бы когда-нибудь подписали контракт? Друзья задавали эти вопросы шепотом, в то время как фанаты выкрикивали их из толпы, и не всегда в самых вежливых выражениях.

«Не то чтобы мы собирались это делать, но даже если бы мы полностью продались, что бы там ни было, это не оправдывает того, кто в Альбукерке плюнул в Блейка, пока мы играли. Плюнул ему в рот, потому что мы якобы подписали контракт с крупным лейблом, – сказал Пфалер в 1994 году в интервью журналу Rubberband. – Почему они заплатили шесть долларов за то, чтобы плюнуть Блейку в рот и, возможно, заразить его гепатитом или чем-то еще, понимаете?»

Пытаясь предотвратить дальнейшее метание слюны, Шварценбах взял за привычку каждый вечер начинать с «Indictment», песни о коммерциализации музыки и компаниях, «продающих одних ребят другим», напоминая о том, на чьей стороне в войне лейблов находятся Jawbreaker. «Мне не нравился браконьерский аспект концертов, на которых стало тесновато из-за представителей индустрии и шутников со стороны, – вспоминает он. – Я был очень воодушевлен нашим местом, лидирующим в этой независимой категории».

Прежде чем исполнить эту песню в клубе Emo’s в Остине, он пояснил: «Возможно, вы читали, что мы на крупном лейбле. Это чушь собачья. Хотя нас и обхаживали многие крупные лейблы, мы в этом не заинтересованы».

Среди радостных возгласов, вызванных этим заявлением, два слова, донесшиеся из зала, Шварценбах отчетливо расслышал: «Ага, конечно!» Это было больно, но, по крайней мере, не плевок.

$ $ $

«Эта песня называется "Accident Prone". Вы ее никогда не слышали. Она вам не понравится», – заверил Шварценбах переполненный зал в английском Лидсе. Британская публика послушно кивала на протяжении всех шести с половиной минут мрачной, незнакомой мелодии, которая как будто бы состояла из дюжины разных медленных фрагментов. Группа опробовала несколько новых песен, но сомневалась, что у них когда-нибудь будет возможность записать их на пленку, так как у них было много нового материала, но не хватало терпения по отношению друг к другу.

«Наша группа находилась в таком положении, что у нас было песен на целый альбом, но мы в то же время говорили о распаде, – говорит Шварценбах. – Мы только что вернулись из довольно тяжелого европейского тура, не очень ладили друг с другом и чувствовали себя не слишком вдохновленными».

Вопрос денег, а точнее, их отсутствия, тоже стал проблемой. Обычно они возвращались из тура с несколькими тысячами баксов, которых хватало на оплату аренды, но