Альманах «Российский колокол» №4 2019 - Альманах Российский колокол Страница 33

Когда тебе от него что-то надо – время летит пулей, а когда его торопишь – ползёт черепахой. Так случилось и здесь. Тревожные сутки мигом пролетели. Дахкильга привели на виселицу, подняли на эшафот, дали последнее слово, где он сказал:

– Помоги, Аллах, этому абреку свершить своё неотложное дело! У меня всё!

Полковник ещё раз прошёлся по эшафоту. Посмотрел на дорогу. С наблюдательной вышки ему доложили, что на пути к крепости Назрань всадника нет.

Пристав бросил золотой рубль палачу, и тот на четвереньках пополз выбить табурет из-под ног Дахкильга.

– Не смей, грязная собака, дотрагиваться до табуретки! – пригрозил ему мужественный ингуш. Повернулся в сторону площади и попросил прощения у сородичей, если где кого случайно обидел: – Передайте этому чеченцу-смельчаку, когда он вернётся, что я у матери был один, и пусть он её похороны возьмёт на себя. – Дахкильг подпрыгнул и сбил табурет из-под своих ног.

И в это время из толпы слышен был неистовый крик: «Пропустите! Ради Аллаха, дайте дорогу!» До виселицы оставалось метров сто. Саадулла на высоком скаку снял с плеча карабин ингуша и прицельно выстрелил. Верёвка оборвалась, и ещё не успевший задохнуться Дахкильг, словно юноша, соскочил.

В удивлённой толпе раздался рёв: восклицания, причитания, восхваления Аллаха.

Саадулла вскочил на эшафот и крепко обнял своего кунака, безумно храброго ингуша. Снял с его шеи остаток верёвочного узла, едва ослабленного. Надел на него его же доспехи и вернул узду скакуна, сказав: «Не конь, а настоящий Бурак». А для горца нет лучше похвалы, чем сказать доброе слово о его скакуне.

Полковник Князев им не мешал. Ему невольно пришёл на память эпизод из воспоминаний генерала Богуславского, который был прикреплён царём к сосланному имаму Шамилю. И он грозному воителю Кавказа задавал самые каверзные вопросы. Однажды спросил:

– Имам, если не секрет, расскажи мне, в чём феномен ваших побед над многочисленной царской армией?

Шамиль ответил:

– Моё войско в основном состояло из чеченцев. А у них клич: «Не тот храбрец, кто думает о последствиях». Я тебе сейчас это покажу более образно. Со мной мой зять Хаджи, он, будучи аманатом, воспитывался в чеченской семье до двадцати лет. Нет, если вернулся с базара, лучше чеченца Умара позовите. Вот смотри, что сейчас произойдёт.

– Умар! – крикнул имам.

– Я весь внимание, – словно призрак предстал перед ними бывший абрек Умар.

– А ну-ка, застрелись!

– Именем Аллаха! – Умар поднёс пистолет к виску и нажал курок. Случилась осечка. Второй раз – тоже. Третий… Тут генерал выхватил из его рук пистолет и нажал на курок. Раздался выстрел. В зал заскочил взволнованный адъютант капитан Руновский. Шамиль лукаво улыбнулся и сказал:

– Теперь ваша очередь, генерал!

Тот приказал Руновскому:

– А ну-ка, застрелись, капитан!

– За что, ваше высокоблагородие! – Руновский упал на колени перед ним и имамом…

Теперь подобную картину, вернее её часть, полковник Князев уже видел своими глазами. И представил себе, сколько сцен мужества было на Кавказской войне.

Саадулла, проводив Дахкильга, поднялся на табурет, надел петлю на свою шею и ждал команды пристава.

Более всех не подготовленным к такому повороту событий оказался полковник. На его мужественном лице забегали желваки, из глаз полились слёзы умиления. Ему на ум пришла гениальная мысль, достойная восточных мудрецов. Князев посмотрел в толпу горцев, которая заняла всю огромную площадь, и крикнул:

– Вы все видели, как во время казни оборвалась верёвка?

– Все, все! – хором ответили ингуши.

Он подошёл к Саадулле и попросил его сойти с табурета. Снял с его шеи петлю и обратился снова:

– Солдаты и господа служивые! Вы все свидетели, как во время казни оборвалась верёвка?

– Да! – ответили военные.

Полковник торжественно произнёс:

– По закону Великой России за одно преступление дважды не вешают! Все свободны! И вы тоже, господин абрек!

Майдан заревел:

– Это настоящий урус! Да здравствует Великая Россия!

…Саадулла дожил до глубокой старости. И умер своей смертью. Не знаю, бросил ли он свои разбойные дела или нет. Но потомкам завещал, чтобы они чистому русскому верили, как своему старшему брату!

* * *

Необходимые разъяснения:

Абрек – восставший против беззакония власти.

Бурак – в ночь вознесения на небо пророк сидел на этом скакуне.

Аманат – ребёнок, отданный на воспитание в семью другого народа на Кавказе.

Урус – так называли чеченцы русских в старину.

Майдан – площадь.

Назрань – царская крепость, ныне второй город в Ингушетии.

Богуславский – генерал, ещё во времена Шамиля перевёл Коран с арабского языка.

Руновский – пристав Шамиля от жандармерии.

Кун Мичээрэ

Мария Матвеевна Данилова (литературный псевдоним Кун Мичээрэ) родилась 23 июня 1957 года в селе Шея Сун-тарского района Якутской АССР. Пишет сказки, стихи, олон-хо для детей, пьесы, рассказы. Получила поощрительный приз на конкурсе драматических произведений Республики Саха, посвящённом 100-летию А. И. Софронова – Алампы. Первое место на республиканском конкурсе рассказов для детей на русском языке в 2018 году. Третье место на республиканском конкурсе стихов о городе Якутске в 2018 году. Лауреат конкурса имени Бориса Богаткова 2018 года.

Я – не Я

фантастический рассказ

Часть 1

Бесплатным бывает только сыр в мышеловке

В ту ненастную осень я поехала в город в гости к своим родным. Сестра Аня обрадовалась вареньям и деревенской сметане. Племянники сразу прибежали с ложками и опустошили одну стеклянную банку с вареньем из лесной земляники. Увидела их довольные лица и радовалась, что не зря горбилась в жару, отмахивалась от ненавистных орд комаров и мошек в лесу.

На третий день моего приезда позвонила подруга, вернее одноклассница Таня, Татьяна Антоновна Свинобоева, и пригласила к себе на дачу. Она знала, что я терпеть не могу городские квартиры с их отвратительным запахом, что обожаю чистый деревенский воздух.

Её девичья фамилия была Чичагова. Она почему-то в школе стыдилась своей фамилии, а сейчас свою новую произносила с особой важностью, хотя, как вы понимаете, в фамилии мужа не было ничего красивого. «Чичагова» означала в переводе «Птичкина», что было более благозвучно, чем Свинобоева. Муж, Свинобоев Тимур Константинович, занимал довольно большую должность, хорошо известен в своих кругах и это, видимо, давало вес его фамилии и звучало гордо в её устах.