Альманах «Российский колокол» №4 2019 - Альманах Российский колокол Страница 32

Возили дрова санным ходом к берегам реки Бардым. Весной колхозники же эти поленницы сплавляли по реке на дальние расстояния. Делали большие сани длиной метров шесть-восемь, укладывали на сани по двадцать кубометров. Дорога под полозьями ледяная, каждый день поливалась водой. Под уклон возом лошадь толкает, она, бедная, с большим усилием держит такой воз. Шлеи были толстые двойные, а если разнесёт эти сани, так, бывало, лошадёнку эту на воз забрасывало. В такие моменты на передке висит песок или зола в ведре. В случае если сильно толкнёт, в это время этот песок под сани бросают. Если и это не устраивает, скидывали с себя скуфейку, а порой и шапку бросишь. А на подъём – тут уж не робей, с разбегу норовили разогнать лошадь перед подъёмом. Всех хуже дело обстояло у упейских мужиков из колхоза «Свобода». Сбруя лыковая, в таких моментах она не сдюжит, рвётся, матьков издержано – и счёту нету.

Как-то у Яшкина Прохора всё это изорвалось и даже клещи у хомута сломались, так он к матькам-то колхоз отругал:

– Эх ты, мать твою туды-то, колхоз «Свобода», «Свобода», «Свобода». Кто его думал, так тот за столом сидит. Нет, тебе не за столом надо сидеть, дрова послать, по ледянке возить.

Сколь было пережито с этими лесозаготовками, подумать страшно. Заработки малы, нормы не все могут выполнить, в аккурат только себя накормить, не до заработка. Да пошлют в лес с самой Октябрьской и до 15–20 апреля, уедешь или уйдёшь без спросу – судили судом, до шести месяцев принудительных работ давали. Одежда мало-мальская, на ногах лапти. Жили в бараках, спали на дощатых койках. Девчонкам лет по шестнадцать-восемнадцать, запрут их на всю зиму. Дело доходило до того, что многие девчонки замуж повыходили – не до милого и даже не по годам муженёк-то. Лишь бы лесозаготовок избежать. Знамо дело, старались выйти за производственника в промышленность куда-то. За колхозника выходить какой толк, возьмут да обоих пошлют в лес на пару. Зимой дома оставались только старики да подростки или многодетные матери. На них ложилась вся работа: возка кормов, снопов, обмолот урожая, на фермах доярками, телятницами, свинарками, конюхами.

Хасан Гапур

Хасан Гапур (Гапураев Хасан Ризванович) родился в г. Аральске в 1950 году во время ссылки чеченцев. Образование высшее. Член Союза журналистов СССР с 1974 года. Журналист-международник с 2000 года, член Союза писателей РФ, автор 15 книг (поэзия, проза), в том числе: исторических романов «Шамиль – легенда газавата», «1овда» – трилогия на чеченском и два тома на русском языке; «Пожалей меня, пуля!» – роман; «Летучий отряд мюридов» – роман; «Воины жестокой судьбы» – роман о Великой Отечественной войне; «Спрут» – книга о коррупции в республиках Северного Кавказа; «С волчьей печатью» – книга фельетонов; «Лучше гор – только горцы» – сборник исторических очерков.

В периодической печати проработал 50 лет, во время двух чеченских войн одновременно был спецкором четырёх изданий. Всё время находился в пылающей Чечне. В настоящее время инвалид первой группы по зрению. Однако работает над романом «Именем народа» о Герое России Ахмате-Хаджи Кадырове.

Заслуженный журналист Чеченской Республики, Герой Труда национального возрождения России (общественная награда).

Абрек, или О том, как мужество ингуша спасло жизнь смелого чеченца

Честь не знает границ: как рождается дружба народов

В Притеречье жил абрек Саадулла. Любимец простонародья. Будучи по жизни очень смелым человеком, он всегда заступался за слабого и оскорблённого бесчинствующими царскими чиновниками. На его совести были судьи, прокуроры, приставы и даже глава одной из станиц. Саадулла был объявлен жандармерией ещё тогда во всероссийский розыск по подозрению в участии в налёте на Кизлярское казначейство в конце марта 1910 года в составе отряда легендарного абрека Зелимхана.

Сам Саадулла, будучи неграмотным, о намерениях жандармов не знал. Да и знай, не особо прятался бы от властей. Каждый абрек мечтал умереть в бою. И он знал, что в любое время может встретить смерть.

Как-то по своим делам Саадулла приехал в Ингушетию. В Назрани то ли из-за чёткой работы жандармерии, то ли по доносу тайных вездесущих филеров полиции он был задержан, арестован, затем осуждён на смертную казнь через повешение. И этот жуткий час настал.

В центре Назрани на видном месте соорудили эшафот, устроили виселицу и назначили день казни. Народу собралось достаточно. Руководил этой трагической церемонией сам начальник судебных приставов Назрановского округа полковник Князев.

Саадулле дали последнее слово. Абрек задумался и сказал:

– Ваша честь, господин полковник. О вас идёт слава как о честном и мужественном человеке. Горцам понравилась ваша справедливость. И всем абрекам было объявлено, чтобы мы вас не трогали. Сегодня, в этот трудный час, мне нужна твоя помощь. Дай мне двадцать четыре часа, поверив на слово, что я вернусь. У меня дома осталось неотложное дело. Не решив его, я не имею права умереть.

– Вот это да! – усмехнулся полковник. – Как я могу отпустить с эшафота осуждённого бандита под честное слово? Это неслыханная дерзость.

Пристав, где-то в глубине души уважающий горцев за их честность и почти детскую наивность, прошёлся по эшафоту, задумался и сказал:

– За такую твою откровенность и надежду на жизнь в безвыходном положении я могу сделать исключение из правил. Если в этой толпе зевак найдётся мужчина, готовый поверить тебе на слово и остаться вместо тебя в арестантах, зная, что через двадцать четыре часа его казнят, то я согласен. Прости, господин абрек, сам тебя без залога отпустить не могу. Ты не вернёшься – расстреляют меня. И пойдёт молва как о продажном офицере.

Саадулла подошёл к краю эшафота и крикнул в толпу:

– Ингуши, а может и чеченец в гостях, есть среди вас мужчина, кто поверил бы мне на слово и согласился бы быть повешенным, если я по каким-либо обстоятельствам не вернусь в назначенный час?

Не успел абрек закончить свою речь, от толпы отъехал всадник и соскочил на эшафот:

– Саадулла, да не будь ты беден душой, как мог такое подумать об ингушах. Вот тебе мой скакун и доспехи. Меня зовут Дахкильг. Если Аллаху будет угодно, пусть моя голова висит на этой шёлковой верёвке. Бывай.

Удивлённый полковник с умилением смотрел на этих двух горцев. Ему было не понять, как один незнакомый джигит готов умереть за бандита, поверив ему на слово. Он приказал надеть наручники и кандалы на Дахкильга. Тем временем