Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 1 - Альманах Российский колокол Страница 28

– А чего тут плохого? Автор ведь говорит о глубине чувств, о переживаниях… – специально упёрся я.

– О переживаниях?! – вскинулся обличитель. – Да вы, люди, и впрямь с ума посходили. – Он сильно вцепился пальцами в свои острые коленки. – Что же красивого в том, что того, который любит по-настоящему, бросили? С ним расстались. Его убили. Превратили в холодный кусок мертвечины то, что минуту назад жизнью пылало. – Андрей помолчал пару секунд, подыскивая слова, и продолжил: – Да он же испытывает муки адские, сравнимые с ломкой наркоши героинового, а не «возвышенно грустит». Ещё минута – и несчастный этот всерьёз о самоубийстве, возможно, задумается. Это ли красиво? Тупая боль, грязное и холодное отчаяние, смердящее тоской и леденящее неизбежностью. Где красота здесь? Где, я спрашиваю?!

Стало всерьёз обидно за искусство.

– А художник видит иначе, – с едкой улыбочкой возразил я. – Он же не о том. Ему хочется сказать, как всё было серьёзно и глубоко – по-настоящему.

– Козёл твой художник, – скрипнул зубами Андрей. – Он, сволочь, так прекрасно нарисует это самое расставание благодаря гению своему, что это со страниц книг, с холста или в песне будет выглядеть неким идеалом. Вершиной красоты. И дураки – а их много – поверят! Уверуют в то, что это прекрасно и романтично. И дуры мечтать начнут, чтоб из-за них ну хоть кто-нибудь бы страдал… а лучше бы самоубился… Это же так прекрасно! – Андрей презрительно скривил улыбку. – А придурки станут свою собственную жизнь хоть и невольно – в погоне за идеалом, данным гениями, – подтягивать к возвышенным и прекрасным страданиям. Великому всегда хочется подражать. – Он устало поднялся с дивана и закончил почти спокойно: – И однажды докривляются. Оно к ним придёт – страдание – во всей первозданной вонючей мерзости своей. И досыта нахлобучит несчастных тем, что так красиво они видели в кино, или на картине, или в песне слыхали. А то и в книжке читывали…

Больше я не нашёл чем возразить.

Волшебный пинок

Это удача!

Я сам не совсем верю собственным глазам и ушам. Свершилось. Удалось! Беру интервью у величайшего композитора – настоящей звезды мировой величины, короля симфонии.

Короче, это не шутка.

Мы сидим в уютной комнате. Я – на краешке кресла, мой собеседник – напротив, слегка откинулся на подушку софы. Благородное лицо, седая шевелюра – он мой герой. И душа журналиста трепещет.

Разговор уже заканчиваем.

– И всё-таки, Андрей Валентинович, вы рассказали о сложностях своей судьбы, за что вам огромное спасибо, поведали о планах. Раскрыли несколько секретов. Думаю, что я самый счастливый журналист в нашем городе. И всё же…

– Да? – В повороте головы собеседника чувствуется любопытство. – Что же ещё не оговорено?

– Я не прощу себе никогда, да и читатели мои не простят, если не задам этот вопрос.

– Пожалуйста, спрашивайте, – с ноткой настороженности предлагает маэстро.

Я осторожно кашляю, прочищая горло и справляясь со смущением.

– Скажите, – начинаю вкрадчиво, – что послужило причиной, толчком к тому, чтобы вы стали писать музыку? Как это случилось?

Музыкант улыбнулся и на секунду спрятал взгляд.

– Вы хотите правду? – поинтересовался он, снова глядя на меня.

– Конечно. – Я напряжённо застыл.

– Хорошо, скажу. – Старик хитровато склонил голову на плечо и снова заулыбался. – Во всём виновата моя жена, – сказал он. – Хотя тогда она женой ещё не была. Но только её вина. Без права на помилование.

– Заслуга? – решился поправить я.

– Нет, вина. – Музыкант кивнул. Искорки загорелись в его серых печальных глазах. – Она была такой надоедливой. Не давала мне покоя совершенно. То – туда пойдём! То – сюда! Вдруг нужно куда-нибудь ехать! А потом – лезть в горы.

А я был мальчик домашний, комнатный. Вот и стал врать ей, что жутко занят.

– Чем? – приставала егоза.

– Музыку пишу! – возьми да и ляпни я однажды.

Действие оказалось фантастическим – отстала. И на время оставила меня в покое. Но пару дней спустя стала интересоваться, как идёт процесс. Отбрехаться от неё было уже невозможно. Поэтому я и попробовал что-нибудь написать. Чтоб отвязаться… Понимаете? А потом понравилось. Психологи называют это волшебным пинком.

Старик хитро подмигнул мне и ткнул пальцем в кухню, откуда слышались возбуждающие аппетит запахи.

Звёздная ночь

Звёздная ночь. А знаете ли вы, смертные, что это? Способны ли вы хоть часть её торжества и величия понять? Грандиозность, колоссальность, необъятность и бездну ощутить? Нет… Знаю, пугают чёрные тени. О да, это страшно. Там может скрываться зло, которого так опасаются самые универсальные на земле носители его. Оно там. Точно. И мы боимся.

Не все.

Тёмные камни парижской мостовой держат меня за ноги. И стоит лишь остановиться на секунду, как тело быстро начинает сливаться с улицей, принимает в себя прохладу её и прочность. Опасность не может угрожать булыжнику, это чепуха. Поэтому нас ждут все её секреты. Сквозь ночь… И когда ты теряешь это нелепое чувство страха, когда опасения твои приливают к голове, становясь восторгом, тогда лишь и начинается то, ради чего стоит жить.

Я вижу!

Дрожащие над чёрной водной гладью листочки, едва различимые во тьме. Да и невидимы в чёрной дыре прибрежного куста были бы они вовсе, кабы не этот яростный свет, скручивающийся спиралями, брызгающий фейерверками и льющий холодный поток свой, ощутимый кожей, от звёзд прямо на крыши.

Я захожу в самые тёмные переулки ночного города. И всюду меня встречает колдовская мантия, укрывшая некогда бывший здесь беспорядок бархатом мрака. Здесь самое красивое скрыто там, куда нужно нагибаться и ползти на четвереньках. Где не видно ни зги. Но именно здесь начинается новая вселенная. Нет. Новые вселенные. Их миллионы!

Я могу их описать. И даже написать. Но это потом. А сейчас ещё несколько секунд, чтобы насладиться безграничной силой и властью. Слиться с вечностью…

Я всё это дарю вам, люди. Я, безвестный и нищий художник – Винсент Виллем Ван Гог.

Чулан

– Идём? – обратился одноклассник к худенькому чернявому мальчугану, замешкавшемуся со сборами.

– Да… да. Ты иди. Я соберусь сейчас… Мне тут нужно… – спрятал взгляд чернявый.

– Ну, я пошёл! – махнул рукой товарищ и выскочил из класса.

Чернявый облегчённо вздохнул. И, хотя в комнате он остался один, всё так же стыдливо пряча взгляд, стал пробираться к выходу. Воровато выглянул в коридор. Убедился, что там никого нет, и суетливо засеменил к лестнице. Быстро взбежав до середины пролёта,