Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов Страница 12

впадать в грех антропоцентризма и на всех углах кричать, что человек – вершина эволюции. За подобной манией «эволюционного величия» проступает безудержный нарциссизм, справиться с которым не под силу даже Фрейду. От подобного антропоцентризма и нарциссизма и избавляет ирония, прозвучавшая в первых строках главы. Признаем, что человек, даже если он «живее всех живых», – лишь одно из проявлений разнообразия жизни.

И первое, что характеризует все без исключения живые организмы, – это постоянное сосуществование «в одном флаконе» двух полярностей – целостности и обособленности. На это сомневающийся читатель может возразить, что целостны и обособлены не только живые, но и многие физические объекты: паровоз отличается от автомобиля, а тем более от компьютера и т. д. Это так, но с важнейшей поправкой – только живое способно к самосозиданию: каждый живой организм непрерывно трудится, воссоздавая самого себя как нечто отличное от окружения. Люди наследуют это общее свойство Жизни в полной мере.

В чем же состоит главный эволюционный смысл психического как одного из самых загадочных феноменов жизни?

Ради чего порождается психика в потоках жизни под самыми разными именами: душа, разум, интеллект, сознание, аффект, личность и т. д. и т. п.? Дам жесткий ответ на эти вопросы: эволюционная целесообразность психического состоит в том, что психика необычайно расширяет поле вариантов индивидуального развития жизни. И немалая дистанция, отделяющая человека от других видов живого, состоит в том, что человек является не только структурной единицей, но и сознающей, потенциально свободной личностью, утверждающей и развивающей свое уникальное «я» в потоках конфликтов, уступок и компромиссов с выпавшими на его долю условиями существования.

Независимо от качества, смысл и значение индивидуального разнообразия людей (так и хочется сказать «человеков») обнаруживается прежде всего в партнерстве с другими людьми: сосуществование на основе взаимодополнения и обогащает каждого человека, и расширяет возможности развития сообщества в целом. Но объединение объединению рознь – они радикально расходятся по степени автономии входящих в эти сообщества индивидов.

Ярким примером удивительной слаженности многопрофильной активности членов «общины» при полной их обезличенности является один из излюбленных объектов социобиологии – муравейник. В муравейнике каждая особь занята своим особым ремеслом, но собственных интересов у нее быть не может, поскольку все подчинено единой цели – сохранению жизнеспособности системы в целом.

Но людской социум – не муравейник. И одна из загадок человека состоит в следующем. С одной стороны, именно человеческая личность, как никакое другое создание, является «миром в себе», тщательно охраняемым от вторжения других «я». С другой стороны, именно человек обладает способностью вступать в такой глубокий контакт с другими людьми, при котором порой возникает взаимопонимание, поражающее воображение своим совершенством и законченностью. Мало того, в таких контактах каждый не только реализует, но и «открывает» через опору на других свои собственные возможности. Говоря словами Сергея Аверинцева, известного российского филолога и культуролога: «[Любой человек] не может стать самим собой, не может вообще стать, не оттолкнувшись каким-то образом и от родства, и от соседства». Поэтому едва ли не главным достоинством личности является осознанное признание равноправности и ценности Другого.

Таким образом, прогресс и человека, и человечества связан с восхождением от обезличенности – к обретению неповторимого «я» в процессе социальных коммуникаций, полифонии сообщения и общения, продуктом которых является именно стремление к взаимопониманию (осознанное или неосознанное).

Можно предположить, что движение от анонимности к персонализации участников системных взаимодействий является универсальной стратегией прогрессивного развития сложных систем. Это предположение – не аксиома. И оно требует доказательств.

Парадокс: изменять себя, не изменяя себе

Напомню, что «самосохраняться» не означает «не изменяться». Постоянство показателей жизнеспособности организма – это скорее исключение: как правило, под влиянием внешних воздействий они отклоняются от тех или иных эталонных значений. Поэтому необходимым условием жизни служит механизм саморегуляции, который не только возвращает отдельные параметры системы к заданному эталону, но и сохраняет организм в целом, в то время как его отдельные составляющие изменяются в допустимых границах. Этот фундаментальный механизм жизни и получил название гомеостаза. Со всей очевидностью гомеостаз проявляется в биологии. В качестве хрестоматийно известных примеров гомеостаза можно привести терморегуляцию, поддержание постоянства солевого состава крови, количества воды в организме и др.

Но идея гомеостаза выходит далеко за пределы биологии. Она пронизывает классические концепции антропологии, психологии и социологии, поскольку отражает базовое стремление живых систем к неизменности и предсказуемости. В теории эволюции гомеостаз сопоставим с понятием «адаптация». Адаптациями называют специализированные приспособления, приобретенные в прошлом и актуальные в настоящем при небольших флуктуациях условий существования. Адаптивное развитие отслеживает изменение этих условий и гибко на них реагирует. Наиболее полно идеи адаптивной эволюции сформулированы в бессмертных трудах Чарльза Дарвина еще в середине ХIХ века.

Но уже в 1901 году французский биолог Люсьен Кено выдвинул фантастическую идею предварительной адаптации, или преадаптации, как универсального механизма предвосхищения, обеспечивающего готовность к непредсказуемости любого будущего. Вдумайтесь: готовность к тому, чего и в помине не было в прошлом. Как это возможно – быть готовым к тому, чего, казалось, не может быть?!

Идея Кено изначально представлялась абсурдной. Ее приняли в штыки не только сторонники Чарльза Дарвина, но и все те, для кого идеалом существования представляется полезность. Но секрет преадаптации в том, что ее фонд составляют избыточные универсальные структуры, не востребованные в настоящем, – будь то индивиды или их сообщества – но при необходимости потенциально готовые специализироваться по самым различным направлениям. В качестве наглядного примера можно привести оперение птиц, служащее вначале для их согревания, но потенциально готовое к совершенно другой функции – полету – и, следовательно, освоению птицами радикально новой среды обитания. Перефразируя известное изречение, можно вполне оптимистично утверждать, что «рожденный ползать летать может»!

Преадаптивную эволюцию характеризует освобождение от «диктатуры прошлого опыта» и резкий переход от адаптивного режима «трендов» к режиму производства новаций, внезапно преобразующих систему в целом в ответ на непредсказуемые изменения условий существования.

По большому счету, развитие психики как двигателя эволюции непосредственно связано именно с поразительным механизмом преадаптации. Выдающийся отечественный ученый Алексей Северцов, анализируя роль психики в ситуации стремительных изменений образа жизни, роняет блестящую метафору, которая вполне под стать знаменитому восклицанию Архимеда «Эврика!»: выживают «изобретатели» новых способов поведения.

В ходе эволюции, продолжает Северцов, порождается потенциальная психика. Алексею Северцову принадлежит гипотеза о существовании «запасного ума» у животных, который ждет своего часа и может проявиться при резких изменениях условий жизни. Очевидно, что идеи о преадаптации и «запасном уме» резко противоречат представлениям о жизни как исключительно адаптивном процессе, направленном только на достижение гомеостаза и опирающемся только на ретроспекцию, в том числе на опыт вчерашних успехов и неудач.