Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин Страница 5

«На Иртыше» (1964, № 2) и «Соленую падь» (1967, № 4–6) С. Залыгина, «Семерых в одном доме» В. Семина (1965, № 6), «Мертвым не больно» (1966, № 1–2), «Атаку с хода» (1968, № 5) и «Круглянский мост» (1969, № 3) В. Быкова, «Живой» («Из жизни Федора Кузькина») Б. Можаева (1966, № 7), «Созвездие Козлотура» Ф. Искандера (1966, № 8), «Две зимы и три лета» Ф. Абрамова (1968, № 1–3), «Плотницкие рассказы» (1968, № 7) и «Бухтины вологодские, завиральные» (1969, № 8) В. Белова, «Юность в Железнодольске» Н. Воронова (1968, № 11–12), наконец за «Обмен» Ю. Трифонова (1969, 12)…[29]

Впечатляющий, что и говорить, перечень, но как центральную для журнала фигуру Твардовский, едва прочтя анонимный рассказ «Щ-854», осознал Солженицына. Ждать, правда, пришлось целый год – с 10 ноября 1961-го, когда Р. Орлова передала рукопись редактору А. Берзер, а та Твардовскому, до 16 ноября 1962-го, когда этот рассказ, став повестью «Один день Ивана Денисовича», после личного одобрения Хрущевым наконец увидел свет.

О том, как в «Новом мире» печатались «Матренин двор» и «Случай на станции Кречетовка» (1963, № 1), «Для пользы дела» (1963, № 7) и «Захар Калита» (1966, № 1), о том, как новомирцы во главе с главным редактором безуспешно сражались за публикацию «Ракового корпуса», и о том, как они вынуждены были отступиться от желания «пробить» роман «В круге первом», подробно рассказано в дневниках Твардовского, в солженицынских «очерках литературной жизни», в памфлете В. Лакшина «Солженицын, Твардовский и „Новый мир“», в воспоминаниях других участников этого легендарного сюжета. И остается лишь сказать, что упорство, проявленное редакцией, стало одним из главных триггеров в облаве на «Новый мир» и в его разгроме.

Причин, впрочем, и без того хватало. Лютость цензуры, агрессивное недоброжелательство партийного аппарата и писательского начальства раз за разом обрушивались не только на прозу новомирских авторов, но и на их статьи, вплоть до рецензий-коротышек. И небезосновательно – протест против бесчеловечного режима и казенной фальши надо было в прозе еще извлечь из художественной ткани, тогда как у критиков и публицистов этот протест проступал со всей наглядностью. Настолько шокирующей, что, например, программная статья И. Виноградова «Деревенские очерки В. Овечкина» (1964, № 6) напугала не только начальство, но и самого Овечкина, хотя, – вспоминает И. Виноградов, – там не было критики, обидной для него, но там было как бы обнажение его кардинального фундаментального противостояния всей нашей сельскохозяйственной политике. Очевидно, такая откровенность, такая прямолинейность ему показались опасными[30].

А статья В. Кардина «Легенды и факты» (1966, № 2), где с точки зрения исторической истины были разоблачены самые красивые вымыслы коммунистической пропаганды – о залпе «Авроры» в октябре 1917-го и Дне Советской армии в феврале 1918-го, о подвиге Александра Матросова и 28 героев-панфиловцев, – стала, что беспрецедентно, предметом особого разбирательства на заседании Политбюро ЦК КПСС, и лично Брежнев раздраженно заметил:

Ведь договариваются же некоторые наши писатели (а их публикуют) до того, что якобы не было залпа «Авроры», что это, мол, был холостой выстрел и т. д., что не было 28 панфиловцев, что их было меньше, чуть ли не выдуман этот факт, что не было Клочкова и не было его призыва, что «за нами Москва и отступать нам некуда»[31].

Конечно, прорывы «умственных плотин» случались и в других журналах. Но только «Новый мир» вел атаку на идеологическую твердыню столь сосредоточенно, столь целенаправленно, что это выглядело, да и было системой, или, как тогда выражались, линией. При Хрущеве, у которого с Твардовским были личные отношения, это еще как-то сходило с рук. Но после «малой октябрьской революции» 1964 года режим посуровел и войну со строптивыми новомирцами развернул уже на уничтожение: бодания с цензурой приводят к тому, что очередные номера выходят с задержкой на несколько месяцев; журнальную стратегию поносят уже не только в печати, но и на партийных пленумах и съездах; в воинских частях и учебных заведениях распространяется директива ГлавПУРа об исключении «Нового мира» из бюджетной подписки[32]; из редколлегии в декабре 1966 года для острастки удаляют А. Дементьева, первого заместителя главного редактора, и Б. Закса, ответственного секретаря, а в 1968-м и самого Твардовского планируют заменить В. Кожевниковым…[33]

«Дела плохи, журнал как в блокаде», – еще 19 июня 1965 года записал в дневник Твардовский[34]. И – продолжал бороться теми возможностями, какие у него были: бомбардировал ЦК протестующими письмами, минимум дважды (в сентябре 1965-го и в марте 1966 года) подавал туда же заявления об отставке, просил Брежнева о личной встрече.

Но его больше не принимают. И унижают по-всякому: кандидатом в члены ЦК уже не избирают (1966), место депутата Верховного Совета РСФСР отдают «чутконосому», по солженицынскому выражению, А. Чаковскому (1967), в Герои Социалистического Труда, как других бесспорных классиков, не производят (1967), годом спустя прокатывают на выборах в Академию наук, и наконец из февральского номера за 1969 год цензура снимает стихи самого Твардовского, объединенные позднее в поэму «По праву памяти»[35].

Это означает, что журнал становится все более беззащитным, враги Твардовского смелеют, и в мае 1969 года оргсекретарь правления СП СССР К. Воронков настоятельно рекомендует ему перейти из «Нового мира» на штатную работу в Союз писателей. Твардовский отказывается наотрез, и тогда из-под него выдергивают редколлегию: 9 февраля 1970 года В. Лакшин, А. Кондратович, И. Виноградов, И. Сац освобождены от обязанностей, которые, хуже того, переданы совсем уж чужакам, если не заклятым врагам Д. Большову, О. Смирнову, А. Рекемчуку и А. Овчаренко[36].

Твардовскому оставалось только хлопнуть дверью[37] в надежде, что за ним последуют и другие сотрудники и авторы «Нового мира». Однако добровольно из редакции вместе с ним ушел только Ю. Буртин, ведавший рецензиями в отделе публицистики[38]. Членов редколлегии М. Хитрова, А. Марьямова, Е. Дороша в порядке партийной дисциплины на несколько месяцев задержали на рабочих местах и уволили только после того, как А. Марьямов и Е. Дорош отказались появляться в редакции и получать зарплату. Что же до рядовых редакторов, то им податься было некуда, и грела к тому же надежда на «продолжение „миссии“», на то, что можно будет, – как язвительно заметил В. Лакшин, – «сохранить прежний журнал без Твардовского и с новой редколлегией»[39].

Большого публичного скандала, в общем, не вышло. Да и авторы, поначалу убитые… или казалось, что убитые этой новостью…

Вот Ф. Абрамов.

Нет, мы еще не отдаем себе отчета в том, что произошло, – записывает он в дневник 15 февраля 1970 года. – Катастрофа! Землетрясение. Растоптана последняя духовная вышка… Нет, все не то.

А если бы провести референдум… 97 % наверняка одобрят закрытие «Нового мира». Вот что ужасно. Акция эта, по существу, – выражение воли народа. Вот и говори после этого, что у нас нет демократии.

Да, из литературы изгоняют Твардовского, первого нашего поэта, и вместо него ставят Косолапова, даже не члена СП. Значит, талант нам не нужен. Талант нам враждебен. Да и вообще нам не нужна литература. Нужна только видимость, суррогат[40].

Оно так, конечно, однако и рассказ «Деревянные