Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин Страница 2

Оттепели, власть ориентировалась именно на классические нормы. В согласии с ними толстые литературные ежемесячники были открыты или возобновлены во всех национальных республиках, во многих крупных краевых и областных центрах: «Север» в Петрозаводске, «Подъем» в Воронеже, «Волга» в Саратове, «Дон» в Ростове-на-Дону, «Урал» в Свердловске, «Ангара» в Иркутске, «Дальний Восток» в Хабаровске, и это не считая «Литературной Армении», «Литературной Грузии», «Литературного Азербайджана», рижской «Даугавы», кишиневских «Кодр», киевской «Радуги», алма-атинского «Простора», ташкентской «Звезды Востока»…

Оборвем перечень. У каждого из журналов, будто сеть наброшенных на всю шестую часть суши, свой облик, свой путь и своя история, которая еще будет написана.

Но пока что ее нет, даже применительно к выходившим в Москве и Ленинграде/Петербурге изданиям, которые принято было называть центральными и которые поступали подписчикам от Мурманска до Кушки, от Львова до Владивостока.

В годы войны были закрыты «Красная новь», «Интернациональная литература» и «Литературная учеба», приостановлены «Молодая гвардия» и «Дружба народов», в 1946 году погиб «Ленинград», так что на все мрачное послевоенное семилетие приходились только 4 полноценных журнала – «Новый мир», «Знамя», «Октябрь» и питерская «Звезда».

Чуть ли не та же картина, что с пресловутым «малокартиньем» в кинематографе. Скажем прямо, совсем не густо. Но тут Оттепель – и словно плотину прорвало.

Хотели будто бы возобновить «Красную новь», даже прочили А. Твардовского на пост главного редактора, но отчего-то не стали. Зато вернулись к «Интернациональной литературе», переназвав ее «Иностранной» (1955), вновь запустили «Дружбу народов» (1955) и «Молодую гвардию» (1956), «Ленинград» сменили «Невой» (1955), альманах «Год…» преобразовали в «Наш современник» (1956). И появились совсем уж новички – «Юность» (1955), «Москва» (1957), «Вопросы литературы» (1957).

Вослед власти разохотилась было и общественность: так, группа писателей во главе с Э. Казакевичем, главным редактором сборников «Литературная Москва» (1956), строила планы затеять кооперативный журнал «Современник» под руководством все того же А. Твардовского, но им быстро дали укорот.

Нет уж, кормиться будете только из наших рук и под нашим контролем, – как обычно, скомандовала власть, и вплоть до августа 1990 года[1] все ежемесячники были чьими-нибудь «органами», то есть кому-нибудь принадлежали – Союзу писателей СССР («Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «Новый мир», «Юность», позднее еще и «Литературное обозрение»), Союзу писателей РСФСР («Октябрь», «Наш современник», «Москва», «Нева», «Детская литература») или делили хозяина с ЦК комсомола, как «Молодая гвардия», с академическим Институтом мировой литературы, как «Вопросы литературы».

Оттуда, от начальства, шло все – и комфортное размещение редакций непременно в центре столицы, и бюджеты, зарплаты, гонорары, всякое такое прочее, и тиражные квоты, и назначения-увольнения членов редакционных коллегий во главе, естественно, с главным редактором, так что моему, например, появлению в «Знамени» в качестве первого заместителя у Григория Яковлевича Бакланова (1989) предшествовали три документа – выписка из протокола заседания Секретариата ЦК КПСС, постановление секретариата правления СП СССР и приказ по издательству «Правда», которое тогда выпускало журнал.

Все ли, впрочем, зависело только от начальства?

Хоть и жили все журналы под его неусыпным взором, хоть и вели себя применительно к окружающей подлости, но в единую серую (или, если угодно, кумачовую) ленту их спектр, однако же, никогда не сливался. Было и остается, слава богу, такое понятие, как редакционная политика: что печатать, а чему давать от ворот поворот, на что в жизни и в литературе откликаться и как откликаться, служить власти с самозабвенным усердием или исподтишка показывать ей кукиш.

Вот по этой тонкой – вслед Андрею Синявскому назовем ее стилистической – разнице мы журналы и различали, понимая, на какой из них стоит подписываться, в какой стоит отдавать свои сочинения, а в какой нет и никогда.

Да разве и сейчас – по принципу избирательного родства – мы ведем себя не так же?

Благо и в наши дни классические, то есть возникшие более полувека назад, журналы так же – стилистически! – разнообразны, как разнообразны их исторические судьбы.

О том и пойдет речь в этих заметках включенного наблюдателя, впервые выступившего с рецензией в одном из провинциальных изданий в далеком 1966 году и ставшего после перехода в «Знамя» летом 1989 года скорее все-таки соучастником.

Мы наш, мы «Новый мир» построим

И начать стоит, пожалуй, с «Нового мира» – уже потому хотя бы, что сколько он существует, столько и передается в литературной среде лестное присловье: «Фрукт? Яблоко. Поэт? Пушкин. Журнал? „Новый мир“».

В двадцатые годы прошлого века он, конечно, делил славу первого с «Красной новью», возникшей четырьмя годами раньше. Там в главных редакторах состоял харизматичный Александр Воронский – а здесь Вячеслав Полонский, тоже харизматик. Там было программным стремление объединить «стариков» М. Горького, Ал. Толстого, А. Серафимовича, В. Брюсова с молодыми и почти сплошь беспартийными, зато многообещающими «попутчиками» от Есенина до Бабеля, Пильняка и Олеши – но и в «Новом мире» прибыток сопоставимый: «Черный человек» (1926, № 1), «Лейтенант Шмидт» (1926, № 8/9; 1927, № 2–5) и «Спекторский» (1930, № 12), «Жизнь Клима Самгина» (вторая часть – 1928, № 5–9), «Поднятая целина» (первая книга – 1932, № 1–9), «Оптимистическая трагедия» (1933, № 2), «Тихий Дон» (1937, № 11–12; 1938, № 1–3; 1940, № 2/3).

И это не считая «Золотой цепи» А. Грина (1925, № 8–10), «Разговора с фининспектором о поэзии» В. Маяковского (1926, № 10), «Хождения по мукам» (1927, № 7–12; 1928, 1–2, 5–7; 1940, № 4–5, 8; 1941, № 1–2, 5, 7/8) и «Петра Первого» (1929, № 7–12; 1930, № 1–7; 1933, № 2–3, 5–8, 11–12; 1934, № 1–4; 1944, № 3, 6, 8; 1945, № 1) А. Толстого, стихов О. Мандельштама (1927, № 6; 1929, № 4; 1931, № 3; 1932, № 4, 6), пьесы «Закат» (1928, № 2) и рассказов (1931, № 10) И. Бабеля, «Соти» (1930, № 1–5), «Скутаревского» (1932, № 5–8) и «Дороги на океан» (1935, № 9–12) Л. Леонова, неисчислимого множества других, в том числе достойных, текстов, о которых сейчас помнят, пожалуй, только историки литературы.

Что важно сразу же отметить?

Что и «Красная новь», и «Новый мир» возникли, конечно, по распоряжению большевистской власти как издания, где вполне было прилично печататься вождям в диапазоне от Ленина до Молотова и Радека, но позиционировали себя эти журналы – на первых, во всяком случае, порах – как издания подчеркнуто внегрупповые, то есть не являющиеся органами какой-либо агрессивно влиятельной литературной «партии». На них можно было нападать – и нападали, естественно, со всех флангов. Да и власть бдила, так что именно с «Новым миром» случился первый в истории советской литературы журнальный скандал.

В майском номере за 1926 год новомирцы опубликовали «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка, где не впрямую, конечно, но весьма прозрачно давалось понять, что наркомвоенмора Фрунзе умертвили по личному распоряжению Сталина. И гром грянул сразу: уже 13 мая Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, что повесть является «злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии»; главному редактору журнала В. П. Полонскому объявили строжайший выговор, а сам номер, который побыл в продаже всего два дня,