От Рабле до Уэльбека - Оксана Владимировна Тимашева Страница 72

Заметки о путешествиях и «затекстовая реальность»

(Жорж Дюамель и Андре Мальро)

На примере сопоставления двух книг о России 1927 года Жоржа Дюамеля Поездка в Москву (Duhamel,Voyage de Moscou) и 1934 года Андре Мальро С.С.С.Р., записная книжка (Malraux, Carnet d‘U.R.S.S.) с большой степенью отчетливости можно увидеть Россию и русскую действительность конца двадцатых начала тридцатых годов и одновременно провести границу внутри одного жанра путевых заметок, поскольку речь идет о продуманных кратких записях воспоминаний Дюамеля и опубликованной сегодня настоящей записной книжки Мальро (у Мальро ведь есть еще немало текстов на российские темы, включая Антимемуары, 1969). Сближает эти книги эпоха, время создания.

При всей определенности границ жанра путевых заметок и того, и другого типа воспоминания выше означенных авторов отличаются манерой изложения, записью события, сокращенной его фиксацией (без нарративного подкрепления или с развернутым повествованием, допускающим возможность фантазии, использования писательского воображения). В книгах и того, и другого письма есть богатая информация, четко представляющая время и дающая его невыдуманные штрихи. Но в одном случае мы имеем дело с получающими оценку автора словом, идеей, именем или эпизодом, а в другом— только с желанием зафиксировать некоторое событие, имя или эпизод.

В глобально взятом литературном развитии случаются моменты, когда сама попытка прочтения чужой, хотя и обновленной национальной традиции становится определяющей в плане глубинных, ценностных ориентиров для другой литературы и даже для ее будущего. Образ чужого иногда знаменует это твое будущее, твою судьбу. Отправляясь в Россию, и Жорж Дюамель, и Андре Мальро безусловно это ощущали. Оба автора при всем различии их таланта устремлялись в поэтическое, но опирались на социальное, оба формировали свою собственную идеологию. И Жоржа Дюамеля, и Андре Мальро волнуют в России проблемы культурной изменчивости, нравов и нового быта, но более всего их гонит в незнакомую страну беспокойство о переменах в Европе. Оно сквозит в их текстах, где есть записи, созданные восторгом, многочисленные сомнения, есть скептические замечания и слова раздумья. Ни Андре Мальро, ни Жорж Дюамель не попали в группу тех, кого цитируют особенно часто (напомним, это, например, Бернард Шоу или Ромен Роллан). Заметки последних, сделанные, говоря метафорически, в Пульмановском вагоне, проехавшем невдалеке от Беломорканала, перекрыли надолго для массового русского сознания правдивую информацию о происходящем в России и даже их собственные, другие слова о путешествиях в северную страну. Скромные замечания предложенных мной авторов для раскрытия темы об образе России в свое время пропагандистски не работали ни на СССР, ни на западных советологов. Однако они были предельно правдивы. С годами эти заметки оказались забыты, а сегодня их честность и непредвзятость позволяет отчетливо себе представить Москву конца двадцатых-начала тридцатых годов, увиденную и из окон «Метрополя», и из гостиницы Цекубу (Центральная комиссия по улучшению быта ученых).

Оба писателя, и Дюамель, и Мальро, не похожи на тех торопливых комментаторов, которые спешат решительно все разом объяснить. Находясь в России, они просто приглядываются к нашей жизни, особенно не занимая себя путаными истолкованиями метаморфоз, как это порою случалось с писателями-журналистами. Еще в XVIII веке прозвучало мнение госпожи де Сталь, немало писавшей о разных странах и о России, о том, что стоит предпочитать газетам и сиюминутным журнальным публикациям книги, для создания которых нужны время и знания. Их авторы уже не так просто путают правду с ложью и клеветой, к книге надо прислушаться.

Массовая психология, русский характер и национальный тип в новой социальной среде — вот одна из важнейших тем становления Советской России, нерешаемая в жанре путевых заметок и поверхностных наблюдений. Однако «штрихи времени» все же несут информацию и о русских духовных традициях, и том, что им чужеродно или специально навязано. У Дюамеля и Мальро стоит отметить в первую очередь беспристрастный взгляд и в неприятии, и в похвале увиденному.

Писателей первой половины XX века, интересовавшихся событиями в России, произнесших хоть одно положительное слово о ней, часто называли ангажированными, даже если палитра их была разноцветной, а взгляды противоречивыми. И Дюамель, и Мальро от записи в адепты русских преобразований тотчас открестились бы — так широко их творчество— однако, безусловно то, что их объединяет неравнодушие к коллизиям, развертывающимся в мире, сознание причастности к его тревогам. Оба автора высоко образованы, и всегда, до момента создания своих заметок, неустанно проявляли интерес к судьбам мировой культуры и европейской цивилизации. Не пустым звуком были для них слова справедливость, единодушие, социализм. Можно спорить, как они их толковали, как они постепенно сами прозревали, осознавая невозможность абсолютов и свое донкихотство. Последнее проявлялось, например, в бескомпромиссности мнений, но мы также знаем, что с годами пришли их взвешенные суждения и новые самооценки. Ни тот, ни другой автор не почитали себя ни марксистами, ни слишком левыми, революционно мыслящими людьми, но можно быть уверенными, что свобода, право, демократия, логика истории и ее уроки для следующих поколений волновали их по-настоящему, всерьез, а не обывательски, «зачем это русские нам мешают жить».

Передел мира после первой мировой войны, русская революция 1917 года не были даже к концу 20-х годов предельно поняты западной интеллигенцией. В ее интеллектуальных кругах справедливо возникла идея о неразрывности истории России досоветского и советского периодов. Но даже изначально, на первом этапе, эта идея имела две стороны: крах социализма в азиатской, бесформенной, то есть слишком большой стране, неизбежен; преобразование реальности по модели другой реальности возможно и, в действительности, произошло. У кого-то эти два подхода смешивались до неразделимости, но во Франции, у определенного круга интеллектуалов, всегда существовала и до сих пор существует «кюстиновская» традиция русофобии: все, что есть в русской культуре достойного, лишь результат подражания западу. Однако совсем по-другому, действительно по-новому, увидели Россию и Дюамель, и Мальро.

Жоржа Дюамеля, одного из первых, пригласили в социалистическую Россию, потому что этот автор для коммунистов был сторонником множественных перемен в духовном уложении Европы, то есть он был лицом совсем неслучайным. Увлечение этого писателя, особенно в молодости, унанимизмом, который группа Аббатство, 1905 хотела предложить urbi et orbi, как пример новой жизни для человечества, способствовали тому, что именно он один из первых начал знакомиться с Красной Москвой, в которой ему открывались многие двери, но для начала двери гостиницы Цекубу. Здесь русские ученые, находясь в Москве с визитом или проездом, ночевали по трое или четверо в одной комнате. У