От Рабле до Уэльбека - Оксана Владимировна Тимашева Страница 60

После смерти автора был найден и напечатан опыт биографического очерка «Пьер или начало буржуазной жизни», к сожалению, неоконченный. Им часто пользуются биографы, писатели, чтобы рассказать о детстве Пеги, его родителях, окружении и занятиях. Назвав героя своего очерка Пьером, Пеги его устами вспоминает о своем детстве, пытается представить себя таким, каким он был «боязливым и неуклюжим подростком, держащимся не по возрасту серьезно. Не приукрашивая и не очерняя своих достоинств, он правдиво повествует об успехах и неудачах, об отношениях с родителями, об их многотрудной жизни. Всякий раз, когда Пеги в стихах или в прозе вспоминает мать и бабушку, его слова проникаются необычайной теплотой и безграничным уважением. Он считает, что только их заботами и стараниями он стал тем, кем он стал.

Основой жизни его семьи был постоянный труд, и маленький Пьер (Шарль), едва успев подрасти, трудился вместе с родителями. Он не бросил занятий домашней работой, даже тогда, когда пошел в школу. Скромная и честная жизнь ремесленников поэтизируется Пеги. Очерк написан в лирических тонах от имени взрослого Пьера, вспоминающего о годах детства. Прямой речи нет в повествовании, но, тем не менее, длинное описание не лишено выразительности. Это удается писателю за счет употребления простых, обыденных, но точных слов. И быт бедной семьи оживает под рукой художника. Незамысловатое ремесло — плетение стульев, но вот как рассказывает о нем Пеги: «Это очень непростая профессия, это очень тонкое ремесло сделать стул с гладким сиденьем и спинкой, нужно, чтобы каждая полоска не была длиннее или короче необходимой длины, чтобы все плетение было хорошо натянуто. Это грубое ремесло, потому что с соломой трудно работать». Никаких метафор и ассоциативных сравнений, просто каждый предмет назван своим именем, и от этого, оказывается, вещи не теряют своего аромата, а, наоборот, выступая в своем естестве, приобретают его.

Спокойный тон повествования, кажется, заимствован Пеги из рассказов его бабушки. По его словам, одно из самых чудесных воспоминаний детства — свободные вечера, когда бабушка рассказывала ему страшные и добрые сказки. И, без сомнения, она была его первой учительницей французского языка.

Впоследствии Шарль Пеги добросовестно усвоил все из области родной речи, что предлагает французская средняя и высшая школа, что тоже наложило отпечаток на его мышление и интересы. Совсем не случайно Пеги часто цитирует Паскаля, Ренана, Гюго, Золя, классицистов. Он вырос на этой литературе и совершенно естественно становится ее горячим защитником и пропагандистом. В своим статьях, памфлетах или диалогах он цитирует длинные строки стихов или прозы, наслаждаясь или критикуя их смысл и звучание, предлагая читателю разделить его чувства.

В его статьях на темы современности возникают образы из классицистической поэзии. Политику церкви в отношении Ренана, Пеги называет политикой Неарха (герой из «Полиевкта» Корнеля).

Любимым приемом Пеги был разбор политического события в связи с каким-нибудь классическим текстом. Так в статье «De la situation faite au parti intellectuel» используется вся пьеса «Полиевкт» Пьера Корнеля. В основу Пеги берет свое понимание одного узлового момента этой пьесы. «Церковь сегодня ведет политику Неарха. Мы видим какой она дает ответ всем этим искусственно раздутым скандалам».

Особенного внимания, с точки зрения многосторонних аналогий, параллелей, сравнений заслуживает статья «Параллели молитвенников», написанная по поводу расстрела 9 января 1905 года демонстрации русских рабочих, направлявшихся с петицией к царю. Она целиком построена на сравнении факта внешнеполитической жизни с пьесой Софокла «Эдип». Аспект, в котором рассматривается петербургская демонстрация, закономерен для Пеги: в его понимании, рабочие шли к царю за милосердием, что дало ему повод поговорить еще раз о добродетелях современного типа. В «Параллелях молитвенников» Пеги вспоминает о хождении греков к царю Эдипу тоже с жалобой и тоже с мольбой о милосердии. Он сравнивает петицию русских рабочих и прошение древних греков. Сходство текстов невероятное, если не считать перечня политических и экономических требований, вписанных в гапоновскую жалобу, как известно по требованию партийных рабочих организаций. Грехи были совсем в ином положении, нежели русские. Они хозяева положения, «короли». Что же касается русских, то их трагедия нам всем хорошо известна.

В связи с этой статьей нужно заметить вновь, что автор все также не может выдержать ее всю в одном плане, как моралист, что можно было предполагать сначала. Столкновение с художественным произведением, которое он цитирует на древнегреческом, приводит его к обсуждению проблемы перевода и французской интерпретации древнегреческих сюжетов. Потом эта тема его так захватывает, что он пытается набросать план теории перевода с древнегреческого, он вспоминает переводчика Софокла Леконта де Лиля, а потом уже вполне обоснованно переходит к Корнелю и Расину, как интерпретаторам античных сюжетов. О своих любимых писателях Пеги может говорить как угодно долго, что он и делает. Но к концу статьи ему все-таки удается вернуться через парламентские события к «параллели о молитвенниках». В итоге статья получается очень насыщенной, широкой по диапазону разнообразной информации.

Скажем теперь несколько слов о роли внешнего оформления публицистических произведений писателя.

Пеги не пытался эффектным заголовком своих статей привлечь просто любопытных: «Мы не пишем для тех, кто спешит, для тех деловых, которые охотно читают оглавления. Мы пишем для тех, кто будет читать нас внимательно и терпеливо»172.

С великой тщательностью Пеги хотел разобраться в каждом вопросе и желал, чтобы в нем разобрался и читатель самостоятельно, «без навязанного ему мнения автора».

Некоторые свои статьи Пеги подписывал вымышленными именами: то он Пьер Бодуэн, то он Пьер Делуар, то он просто Читатель. Разумеется, это не метод конспирации, а своеобразный авторский прием, позволяющий журналисту высказывать мнение о самом себе, для того чтобы лучше узнать отношение читателей к журналу и редактору. Кроме того, такая замаскированная самокритика нам позволяет понять, что Пеги не был одержимым фанатиком в плену своих идей и стремлений, но он умел взглянуть на свои деяния со стороны. Не без юмора он рисует себя трогательным, жалким, смешным и немножко сумасшедшим: ему нечем кормить детей, а он продолжает писать диалоги, статьи, поэмы, драмы. Он просто издевается над своей пьесой «Жанна д’Арк», высчитывая сантиметры, занятой шрифтом части страницы и килограммы выпущенных экземпляров книги. Часто, прикрывшись псевдонимом, Пеги убеждает читателя, что все предлагаемые журналом «Двухнедельные тетради» материалы интересны, и сам себе желает печатать его, что действительно публикует в следующих номерах. Иногда он пишет о том, что, якобы, посылает в редакцию журнала деньги сверх подписных из сочувствия идее «истинно социалистической газеты». Возможно, кто-то и попадался на эту хитрость и в самом деле присылал деньги.