От Рабле до Уэльбека - Оксана Владимировна Тимашева Страница 41

Из всех обращений выделим, на наш взгляд, самые странные и, наверное, наиболее характерные для романтического ощущения: Bizarre deite; le Fauste de la savanne, demon sans pitie, Megere libertine; Amazone inhumaine; Aimable pestilence. Используемая поэтом лексика (deite, Tausbe, Megere) характеризует его начитанность и ученость. Фауст — достаточно новый и не вполне известный герой его времени, а Фауст в юбке еще более любопытный персонаж. Безжалостная амазонка и мегера либертинажа — очень современные характеристики женского сословия, сегодня таким в искусстве и литературе нет числа, но в эпоху Бодлера они только-только выходили из тени.

Внутри сборника «Цветы зла» можно заметить три цикла, посвященные трем женщинам— Жанна Дюваль (XX–XXXIX), Аполлонии Сабатье (XL–XLVIII), в салоне которой собирались художники и писателя и стихи, обращенные к артистке Мари Добрей. Наиболее мрачным, дионисийски эротичным, считается самый ранний цикл стихотворений, обращенных к Жанне (Черной Венере). Этот цикл просто изобилует обращениями не столько восхваляющими, сколько проклинающими возлюбленную. Любовь его здесь эгоистическая, и греховная страсть, совершенно не предполагает никакой духовной близости, никакой духовности: Я люблю тебя, как ночной небосвод… О печали сосуд, о загадка Немая!/И в атаку бросаюсь я, жаден и груб,/ Как ватага червей на бесчувственный труп./О, жестокая тварь! Красотою твоей/Я пленяюсь тем больше, чем ты холодней (Пер. В. Шора).

Не случайно тот, кто строил «модель обвинения», наносящего оскорбление обществу, сборника Бодлера «Цветы зла» инкриминировал автору реализм, отождествленный или ассоциируемый с беспутством.

Если цикл Жанны Дюваль — воплощение сплина поэта, то цикл мадам Сабатье — создание идеального образа женщины. Аполлония Сабатье (Аглае — Жозефина Саватье), дочь дворянина и белошвейки, была содержанкой богатого бельгийца. Ее дом стал одним из лучших артистических домов Парижа. Бодлер посвящает ей стихи с момента размолвки с Жанной в 1852 г. Часто он посылал ей стихи анонимно, хотя Аполлония превосходно понимала, кто их автор. Долгое время она исполняла роль строгой вдохновительницы поэта, хотя у них случались мимолетные сближения: Два брата неземных, два чудотворных глаза, Всегда передо мной Два факела живых!/Из их повиновенья Раб этих нежных слуг, теперь не выйдешь ты/…или Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали/Тоска, унынье, стыд терзали всему грудь/(Пер. А. Эфрона)

Доминантой цикла стала идея света, лучезарности, солнца, вечного сияния. Некоторые называют этот цикл литературным, несколько книжным, но поэт обессмертил ту, к которой так искренне обращался.

Третий цикл стихов-посвящений обращен к Мари Добрей (женщине с зелеными глазами). В этом цикле лестных обращений, больше чем в двух предыдущих. Мари Добрей— простая актриса, с которой поэт виделся редко, в первую очередь потому, что ей приходилось много странствовать, уезжать на гастроли, возвращаться и снова уезжать. Бодлер пытался устроить ее в парижский театр Одеон и даже обратился для этого к Жорж Санд, женщине не вызывавшей у него никакой симпатии.

Стихотворение «Отрава» с его сравнением вина, опиума и любви в значительной степени относится к философской лирике, и образ Мари в нем весьма литературен, книжен. Зеленые глаза в представлении романтиков ассоциировались с таинственной, неотразимой привлекательностью женщины. Строфа о зеленых глазах Мари сходна со строфой о романтизме Делакруа в «Маяках»; зеленые глаза, а также есть и у котов-сфинксов и Кошках Бодлера.: Спи, Маргарита, спи, уж осень наступила. Спи, маргаритки цвет, прохладней и белей… Ты, так же, как и я, — (Пер. А. Эфрона)

Таким образом, можно сделать вывод, что обращение у Бодлера имеет всегда вокативную функцию.

Поэт чаще всего обращается к объекту своих чувств (это было продемонстрировано на примере обращений к трем женщинам — героиням известных циклов сборника «Цветы зла». Однако в самом сборнике есть и другие объекты для обращения. Они также метафоричны, также предполагают читателя, некое третье лицо, например:

L’Homme libre, toujours tu cherira la mer… В этой строчке, где адресатом становится «свободный человек» или «человеческая свобода», мы чувствуем простор океана, его безбрежность. Шарль Бодлер был сам свободным и раскованным и хотел того же для своих соотечественников. При всей социальной безадресности его стихов, абстрактное обращение к свободному человеку имеет назидательное и воспитательное воздействие, поэт указует на то, что должно быть дорого тем, кто хочет жить истинной жизнью. Море — корневой образ его поэзии, где много поэтических строк о путешествиях и дальних странствиях, о необходимости сменить обстановку. Во всяком случае, выше приведенная строчка возвышенна, правдива, афористична и потому долговечна.

Что же касается обращения с лингвистической точки зрения можно сказать, что, выполняя все специализированные функции, обращение у Бодлера, как и вообще в романтической поэзии— одна из самых распространенных риторических фигур наряду со специфически бодлеровским приемом оксюмороном, заключенным как в названии сборника «Цветы зла», так и во множестве словосочетаний (Мир фантомов, людской муравейник Парижа; весталка, жрица игорного дома; восьмидесятилетие Евы; И вот я одинок, я волен; человек — Бог etc).

Опыт пристального чтения романа «Милый друг» Ги де Мопассана

«Милый друг» Ги де Мопассана — один из самых известных и канонических романов девятнадцатого столетия, законченный автором в 1884 году. Темой произведения стала знакомая по книгам писателей-романтиков Шатобриана, Констана, де Мюссе, и писателей-реалистов Стендаля, Бальзака, Золя, Флобера судьба молодого человека, современника или alter ego авторов. Психология молодого героя, его внутренняя жизнь и реальные поступки подробно исследовались в художественной литературе на протяжении всего девятнадцатого века. Анализ просто неудавшейся любви, семейного счастья у романтиков сменил рассказ о честолюбивых устремлениях и возможностях их реализации у писателей-реалистов.

Мопассан в романе «Милый друг» рассказывает историю молодого человека, близкую его собственной судьбе, как это было, впрочем, в формальном выражении и в других случаях, однако при этом он создает образ, приобретающий значение символа для последующей эпохи, и на сегодня еще не завершившейся. Его книга— не роман о разрыве с ушедшим миром, не сожаление об утраченных иллюзиях, не история воспитания чувств или драматического открытия мира, а роман карьеры. До Мопассана о карьере пытался рассказать лишь Стендаль в романе «Люсьен Левен», обозначив для литературных наследников тему «хорошего человека на плохом месте». Однако только Мопассан сумел, используя, как выражаются некоторые французские исследователи, образ «непроблематичного героя»112, то есть «идеального героя», героя в полном смысле слова (heros-maitre) — победителя по физическим и умственным, исчерпывающим для данного окружения,