Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын Страница 77

На этом же заседании Политбюро были даны программные установки по цензуре в других основных сферах творческой деятельности. П.Н. Демичев заявил, что «очень слабый участок у нас — это кино. Я думаю, что настала пора освободить Романова от этой работы. Он очень умный и подготовленный человек, но большой либерал»[1423]. А.Н. Шелепин вторил генсеку: «Самое неблагополучное положение, на мой взгляд, в кино. Сколько у нас разных чепуховых фильмов создано за последнее время, и они ведь идут, их смотрят люди. И чему, и как мы воспитываем этими фильмами наших людей, никому не ведомо»[1424].

Шелепин также высказался о театре: «Не может нас не тревожить и то, что нет у нас настоящих глубоких, с политическим смыслом пьес. И вот сейчас ставятся в театрах такие ублюдочные пьесы, как «Я снимаюсь в кино»[1425] и другие. Нам необходимо поднять серьезно требовательность к министрам и председателям комитетов и всем ответственным за идеологическую работу людям». Не избежала его внимания и сфера эстрады: «Мне кажется, что в этом деле у нас никакого контроля не существует. С эстрады наших театров часто слышим всякую пошлость, а подчас прямо антисоветчину». (Очевидно, в развитие таких указаний в сентябре 1968 г. на пленуме Бауманского райкома КПСС секретарь парткома Министерства культуры СССР Н.М. Алещенко подверг критике концертную программу Л.И. Утесова, где «конферансье изображает пьяницу, рассуждающего о коммунизме»[1426]).

После апрельского пленума ЦК КПСС по идеологии (1968 г.) «партийная линия» в литературе и искусстве стала более «наступательной»[1427]. Власти еще раз обозначили свою жесткую позицию, заявив, что представители творческих профессий «отходят от классовых критериев при оценке и освещении сложных общественно-политических проблем, фактов и событий, а иногда становятся носителями взглядов, чуждых идеологии социалистического общества. Кое-где имеются попытки односторонне, субъективистски оценивать важные периоды в истории партии и государства, в критике трудностей, неизбежно возникающих на нашем пути, выступать не с позиций партийной и гражданской заинтересованности, а в роли сторонних наблюдателей. Проявляется это по-разному: в одном случае появляется в свет идейно ошибочная книга, в другом — слабая кинокартина, в третьем — репертуар того или иного театра формируется из случайных, бьющих на сенсацию произведений, в четвертом — формалистические, оторванные от жизни поиски художников, гордящихся тем, что творчество их непонятно для окружающих, в пятом — рабское подражание западным образцам архитектуры», а «на эстраде… телевидении и на радио появляются пошлые, безыдейные, незрелые произведения, воспитывающие у зрителя и слушателя низкие вкусы»[1428].

В августе 1968 г. ЦК партии подверг критике Центральное телевидение СССР за «ряд серьезных ошибок, снижающих роль телевидения как одного из важнейших средств пропаганды, наносящих определенный ущерб идеологической работе». В феврале 1969 г. были жестко раскритикованы за «идеологические прегрешения» издательства «Искусство», «Мысль» и Куйбышевское книжное издательство, которые якобы выпускали «произведения идейно незрелые, тендециозно представляющие явления нашей действительности». Журнал «Театр» обвинили в «восхвалении «новаторства» некоторых театральных деятелей, идущего вразрез с ленинскими указаниями партии в вопросах искусства», журнал «Новый мир» подвергся критике за то, что в нем «подчас появляются идейно и художественно незрелые произведения, искажающие советскую действительность»[1429].

Сильное негативное воздействие на советское руководство оказал чехословацкий закон о свободе печати, принятый в рамках «Пражской весны»[1430]. После этих событий в СССР стало более настороженным отношение к литературе из «братских» стран (особенно из Кубы, Румынии и Чехословакии). На контроль были взяты 32 из 59 печатных органов компартий капстран и зарубежных «прогрессивных изданий», поступавших в Советский Союз для розничной продажи[1431]. Было восстановлено глушение передач западных радиостанций.

Кроме цензуры, была официально введена еще и «самоцензура». Принятое в январе 1969 г. секретное постановление Секретариата ЦК КПСС гласило, что «отдельные авторы, режиссеры и постановщики отходят от классовых критериев при оценке и освещении сложных общественно-политических проблем, фактов и событий, а иногда становятся носителями взглядов, чуждых идеологии социалистического общества». По таким случаям руководство театров, киностудий, средств массовой информации не принимало никаких мер, а закономерно пыталось перевести ответственность за «идейную направленность выпускаемых произведений» на Главлит. Поэтому ЦК официально возложил эту ответственность на руководителей издательств, СМИ, учреждений культуры и искусства[1432]. Власти объявили, что так как в творческих организациях «не была создана обстановка нетерпимости к идейным шатаниям, к проявлениям чуждых взглядов», то «в наказание» была введена «самоцензура», направленная на «повышение партийной ответственности»[1433] руководителей на местах.

Цензурный контроль в стране стал всеохватывающим[1434]. В июне 1971 г. Секретариат ЦК КПСС принял постановление «О мероприятиях по противодействию нелегальному распространению антисоветских и других политически вредных материалов», согласно которому требовалось усилить борьбу с «самиздатом»[1435]. Новое положение о Главлите, утвержденное в ноябре 1974 г., усилило контроль над СМИ, издательствами, экспозициями музеев, ввозимой из-за рубежа литературой, аудио- и видеопродукцией. Тем самым практически перекрывались все каналы нецензурированной информации. Главлит осуществлял «неусыпный, бдительный… построчный контроль» над средствами массовой информации. Разумеется, вся эта деятельность, как и прежде, контролировалась ЦК КПСС[1436].

В феврале 1976 г. был запрещен выпуск учебников и учебных пособий по истории партии, политэкономии, научному коммунизму, марксистско-ленинской философии всем организациям, имевшим право издательской деятельности, кроме Издательства политической литературы при ЦК КПСС[1437] (этим пресекались пути несанкционированного толкования идеологии). Согласно постановлению ЦК партии «О мерах по усилению контроля за подготовкой и изданием мемуарной литературы», принятому в июле 1977 г., в три раза был сокращен выпуск мемуарной литературы и существенно снижены объемы этих изданий[1438]. Власти опасались, что в мемуарах советских политических и военных деятелей могут «проскочить» какие-либо нежелательные оценки советской истории.

К концу 1970-х гг. работа Главлита по «ошибкам идейно-политического характера, содержащихся в материалах, предназначенных для печати или публичного использования», еще более усилилась[1439]. Полномочия цензуры были расширены в книжной торговле и библиотечном деле. Книги теперь изымались не только на формальном основании (по наличию в списках Главлита), но и по признаку содержания[1440], т. е. на усмотрение конкретного цензора, если он нашел даже в незапрещенном издании что-либо «крамольное».

Конкретные примеры цензурирования или наказания за публикации, вышедшие за пределы «дозволенного», — снятие подготовленного в 1977 г. к печати в журнале «Дружба народов» цикла стихов Е.А. Евтушенко, в которых, по мнению властей, «читателю навязывалась мысль… что в нашей стране якобы нет подлинной демократии»[1441]. В 1978 г. собственный корреспондент «Комсомольской правды» в США А.Б. Пумпянский за статьи, в которых он пытался дать объективную информацию об американской жизни, был отозван из Соединенных Штатов и уволен из газеты. Одной из основных