Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын Страница 47

зло», временно допустимое явление. Было объявлено, что такая практика обусловлена недостатками общества, так как «в сознании людей, в их отношении к труду сохраняются еще пережитки капитализма». Считалось, что без материального стимула, «одними призывами, одними мерами воспитания нельзя» добиться того, чтобы «все без исключения работали высокопроизводительно, чтобы никто не относился безразлично к тому, как трудятся другие, какие результаты имеет тот или иной производственный коллектив»[892].

Было объявлено, что при коммунизме эти «пережитки» исчезнут, и тогда принцип материальной заинтересованности «потеряет свою силу и значение». Останется только «общественная заинтересованность», а личная и коллективная — полностью сольются с ней, и таким образом в качестве стимула к труду останутся только энтузиазм и «сознательность». К тому же идеологи отмечали, что при «развитом социализме» с «пережитками» уже идет борьба: «В хорошем социалистическом производственном коллективе проявления индивидуализма, эгоизма… рассматриваются коллективом как пережитки индивидуалистической, мелкобуржуазной или просто буржуазной морали»[893].

Важным аспектом системы материального стимулирования было недопущение «уравнительного подхода», который «убивает личный материальный стимул работника». Было объявлено, что «уравниловка» «несовместима с интересами социалистического и коммунистического строительства», так как ведет «к несправедливому распределению: и плохой, и хороший работник получали бы одинаковую долю». Наоборот, распределение материальных благ должно было идти не уравнительно, а согласно степени полезности человека для «технико-экономического и культурного прогресса социалистического общества» (т. е. для государства). «Уравниловка» была названа «мелкобуржуазной», «реакционной» противоположностью «равенству при социализме», а также «псевдокоммунистическим» явлением. Идеологи отмечали ошибочность введения на некоторых предприятиях практики распределения зарплаты поровну и приводили другие плохие примеры «уравниловки» — например, что к началу «Косыгинской реформы» зарплата инженерно-технических работников была выше зарплаты рабочих только на 40 %, а служащих — даже на 17 % ниже, чем у рабочих[894].

Необходимость борьбы с «уравниловкой» объяснялась опять-таки недостатками человеческого общества — тем, что «при социализме еще имеются проявления фактического неравенства», а «полное равенство в потреблении будет достигнуто на второй фазе коммунизма, когда наступит изобилие материальных и духовных благ»[895]. Неравенство граждан СССР в материальном плане было еще одним «меньшим злом», в отношении которого идеология шла на уступки.

Практика материального стимулирования имела разные формы. Во-первых, применялась премиальная система. Премия играла значительную стимулирующую роль, выражая непосредственную зависимость между трудом и полученными за него деньгами. Практика образования поощрительных фондов предприятий за счет полученной ими прибыли была не нова, однако теперь доля прибыли, расходуемая на эти цели, заметно увеличилась: если в 1959–1965 гг. она составляла 3,3–6,8 %, то в 1966–1968 гг. — 10–11 %. Фонды поощрения создавались на всех заводах и фабриках. Даже в случае невыполнения предприятием производственного плана создавался такой фонд в размере не менее 40 % от запланированного. К 1969 г. доля премии в зарплате всех категорий работников на некоторых предприятиях возросла у рабочих до 27 %, у инженеров и техников — до 53,3 %, у служащих — до 45,6 %[896].

Согласно решениям пленумов ЦК КПСС, в 1968 г. была расширена практика выплаты 50-процентной премии за перевыполнение плана, в 1970 г. был резко увеличен размер премии для квалифицированных и наиболее продуктивных работников, особенно в сельском хозяйстве. Кроме того, применялись специальные премии для тех, кто имел длительной стаж на одном месте работы[897] (так власти еще и боролись с «летунами»). Во второй половине 1970-х гг. были введены доплаты рабочим в размере от 30 до 50 % тарифной ставки[898].

Премирование применялось и для решения конкретных проблем, в частности, с целью обеспечения роста заработной платы инженерно-технических работников и служащих по отношению к зарплате рабочих, и наоборот — за разного рода прегрешения, например, проявление бесхозяйственности, практиковалось лишение или снижение премий[899].

Во-вторых, материальное стимулирование осуществлялось через управление тарифными ставками. Так, в судостроительной промышленности перевод на новые условия оплаты труда, в результате которого возросла доля «тарифа» в основной зарплате, был завершен к концу 1975 г.[900] Установление таких ставок было инструментом оценки производительности труда человека и спроса на продукцию, которую он производил. Так, оплата за написание «политической» книги была в 1,5–2 раза ниже, чем за приключенческую или научно-фантастическую книгу[901], которые пользовались гораздо большим спросом у читателей.

В-третьих, был шире распространен сдельный тип заработной платы. К началу 1980-х гг. ее удельный вес в народном хозяйстве страны составил около 60 %[902].

Кроме того, считалось, что государство осуществляет материальное стимулирование еще и косвенным образом, увеличивая доступность товаров[903] и услуг для населения — в частности, снижая их стоимость. Однако в условиях дефицита важна была также «физическая» доступность товара для покупателя. Интересное предложение о расширении продажи автомобилей содержится в записке Е.М. Самотейкина (референта Л.И. Брежнева), направленной на имя генсека в феврале 1969 г. Он предлагал «отойти от чисто экономического, «торгашеского» подхода» в вопросе торговли автомобилями[904] «и рассмотреть этот вопрос в общем контексте политики партии, направленной на упрочение связей с трудящимися, на повышение материального и культурного благосостояния широких масс». Для этого он считал целесообразным «изучить возможность продажи автомашин вне очереди и в рассрочку рабочим и колхозникам, выделяя для этого ежегодно, скажем, 10–15 процентов продукции автомобильной промышленности». Самотейкин был уверен, что такая система не только «наглядно показала бы заботу партии о широких слоях трудящихся… дала бы рядовым рабочим и колхозникам реальную возможность обзавестись автомашиной», но и стала бы «стимулом в производственной деятельности, в укреплении трудовой дисциплины и способствовала бы уменьшению текучести кадров»[905].

В ответ на расширение системы материального стимулирования власти ожидали, что труд людей будет соответствовать уровню этого стимулирования[906], тем более, что все данные показывали и «большой экономический эффект» этой системы, и ее положительное восприятие людьми. Так, от работников партактива были слышны высказывания, что хорошо платить нужно только достойным: «Пушкин интересовался, как успешно продаются его книги. От этого зависел его заработок. Не пора ли нам оплачивать авторов в зависимости от распродажи его книг на рынке?»[907] (Заметим, что такой подход в СССР уже практиковался.)

Действенность материального стимулирования была видна через результаты «Косыгинской реформы»: объем прибыли в советской промышленности в 1966–1970 гг. увеличился в 2,5 раза, среднегодовые темпы роста составили 20 % против 10 % за предыдущее пятилетие[908]. В 1968 г. переведенные на хозрасчет предприятия увеличили по сравнению с 1967 г. производительность труда на 5,6 % и прибыль — на 15,8 %, в то время как непереведенные предприятия — на 3,8 % и 12,8 %, соответственно[909]. Хорошим примером был один из наиболее известных экономических экспериментов того периода, осуществленный на Щекинском химкомбинате (Тульская обл.), где была введена система существенного материального