Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын Страница 37

Советском Союзе было то, что, во-первых, она соответствовала положению о «научном» характере советской идеологии и государственной системы (недаром основная идеологическая дисциплина имела название «научный коммунизм»). В 1965 г. П.Н. Федосеев объявил, что в СССР руководство осуществляется на «научной основе», а социализм — это «первая в истории общественно-экономическая формация, которая [также] строится сознательно, планомерно, на научной основе». В 1972 г. на упомянутом симпозиуме было отмечено, что «коммунистическая партия и социалистическое государство призваны с научной точностью определять реальный уровень развития страны». М.А. Суслов в 1979 г. заявил, что «главной особенностью, источником действенности, жизненной силы и эффективности всей нашей идеологической работы является ее научность». Кроме того, идеологи отмечали, что «использование достижений научно-технической революции во всех областях жизни общества вызвано потребностями современного этапа развития и само по себе не является враждебным человеку»[733].

Во-вторых, НТР стала реальностью во всем мире, включая СССР, и отрицать или отвергать ее было невозможно. В стране предпринимались попытки ускорить научно-техническое развитие, в том числе разрабатывался проект создания «Общегосударственной автоматизированной системы обработки и учета информации» (ОГАС), о чем было сообщено в печати в начале 1971 г., накануне XXIV съезда КПСС[734]. На самом съезде Л.И. Брежнев представил программу развития страны, опиравшуюся на НТР.

В-третьих, научно-техническая революция соответствовала принятому упору на развитие экономики как основе концепции «развитого социализма». В ноябре 1967 г. Л.И. Брежнев в обращении, посвященном 50-летию Октябрьской революции, подчеркнул важность «развития всего народного хозяйства на современном техническом уровне».

Учение о научно-технической революции получило статус «идеологической» дисциплины. В системе политического образования были введены курсы «Основные направления научнотехнического прогресса» и «Научные основы управленческого труда»[735], а в постановлении ЦК КПСС о Высшей партийной школе, принятом в 1972 г., было «признано целесообразным ввести… курс «Основы научного управления социалистической экономикой», усилить внимание к изучению… научных основ партийной пропаганды»[736].

НТР рассматривалась как инструмент идеологической борьбы на мировой арене. В плане научно-исследовательских работ Института философии АН СССР на 1971–1975 гг. было указано на приоритет исследовательской работы в сфере «философских проблем научно-технической революции»[737].

С другой стороны, в концепции НТР был проблемный момент — ученые стран «соцлагеря» сознавали, что аполитичная по своей сущности научно-техническая революция может «подмять» под себя идеологию. Однако эта опасность была признана малореальной, так как, по мнению идеологов, НТР не противоречила социальной революции, а, наоборот, способствовала ей, «толкая общественное развитие… в направлении к социализму», а социальная революция, в свою очередь, «ставила прогресс науки и техники на службу общественному прогрессу». Считалось, что НТР полностью подчинена идеологии[738].

Ответ новой концепции идеологии на «негативные», с точки зрения властей, проявления в социуме состоял в провозглашении итогом этапа «развитого социализма» формирования «нового человека», который будет иметь более высокий уровень «сознательности», необходимой каждому члену коммунистического общества. Ожидалось «утверждение духа коллективизма, подлинного товарищества и социалистической морали в отношениях между людьми», а также повышение «дисциплины и организованности всех советских людей». Эта цель считалась достижимой — в своей книге, опубликованной в 1972 г., Г.Л. Смирнов утверждал, что «доказана возможность формирования характера человека с коллективистскими мотивами, который избирает в качестве цели своей жизни служение общественным интересам, общему благу людей»[739].

Разумеется, любые идеологические колебания в советском обществе считались неприемлемыми, даже под лозунгами гражданственности и демократии, и тем более аполитичности. На совещании по вопросу подготовки отчетного доклада ЦК КПСС XXIV съезду партии в феврале 1971 г. председатель Госкомитета по телевидению и радиовещанию С.Г. Лапин отметил, что народу надо объявить, «что гражданственность… мы понимаем, как партийность», и лучше всего сделать это словами В.И. Ленина, который сказал, что «идеология может быть либо социалистическая, либо буржуазная»[740].

Национальная политика в СССР получила новое идеологическое наполнение. Концепция «советского народа» была отражена в выступлениях Л.И. Брежнева на XXIV и XXV съездах КПСС. Конституция СССР 1977 г. провозгласила юридическое и фактическое равенство всех наций и народностей, а также то, что в стране «сложилась новая историческая общность людей — советский народ». Это было признанием реальности формирования в СССР политической нации, что должно было сгладить межэтнические противоречия.

Г.Е. Глезерман писал, что «в развитии СССР переплетаются процессы сближения социальных групп и сближения наций. Совокупным результатом этих процессов является формирование советского народа как новой исторической общности людей. Это новый тип исторической общности, которого не знала прошлая история», «общность, предполагающая государственное единство, но отнюдь не сводящаяся к нему, а одновременно и межклассовая, и межнациональная». При этом в рамках советского народа не происходило «поглощения», ассимиляции отдельных этносов[741].

В трудах идеологов было разъяснено, что советский народ — это «более широкая, чем нация, новая общность людей, охватывающая все народы СССР». Действительно, в стране были проявления принадлежности к единому «советскому народу» — и ментальные, и «фактические». Этнически смешанные семьи в 1970 г. составляли 13,5 %, в 1979 г. — 14,9 % всех семей в СССР. В 1979 г. 13 млн «нерусских» граждан страны признали русский язык своим родным языком[742].

В 1974 г. в рамках подготовки к реформе паспортной системы МГК КПСС выдвинул предложение об отмене сковывающих этническое самоопределение человека законодательных установок. Руководство Москвы сообщило в ЦК КПСС, что порядок определения национальной принадлежности по родителям «фактически не учитывает и не закрепляет реально существующих объективных и прогрессивных изменений в национальных отношениях, происходящих в советском обществе. Развитие социалистического интернационализма в межнациональных отношениях в нашем обществе уже на современном этапе привело к тому, что значительное число советских граждан, формируясь как личность в иной национальной среде, чем их родители, полностью ассимилировались с населением той республики (области), в которой они проживают. Эти люди не знают языка и часто культуры национальности своих родителей, считают родным языком русский или язык другой национальности, входящей в состав Советского Союза, воспитаны в обычаях данного народа и его культуры». (Очевидно, это было особенно характерно для Москвы, где как в «плавильном котле» происходила ассимиляция представителей многих национальностей СССР. — Ф.С.)

МГК предлагал дать возможность гражданам, достигшим 16-летнего возраста, «по своему желанию, в соответствии с условиями общественного воспитания, независимо от национальности родителей, избирать себе национальность того народа СССР, частью которого они себя считают, а также о предоставлении права лицам при регистрации брака или супругам разной национальности, так же как и одной национальности, утратившим связь с нею и ставшими коренными жителями данной республики (области), по своему желанию избирать себе национальность коренного населения»[743]. В советском обществе также циркулировали идеи о возврате к старой системе свободного выбора национальной принадлежности, либо вообще о ликвидации графы «национальность» в советских документах