Дельфийский Оракул - Уильям Брод Страница 22

Обеспокоенный конкуренцией за рубежом, Нортон требовал немедленных действий. «Любое значительное промедление в сборе необходимых средств, — предупреждал он коллег, — может лишить нас шанса».

Через четыре месяца, в мае 1889 года, совет общества встретился в Нью-Йорке и принял решение взять на себя сбор денег от имени Американской школы в Афинах. Оно соберет восемьдесят тысяч долларов для выкупа Кастри и в течение последующих пяти лет будет ежегодно выделять пять тысяч долларов на раскопки в Дельфах — это была очень значительная по тем временам сумма. Членам общества разослали официальное письмо с просьбой внести по своим возможностям пожертвования и считать раскопки уникальным шансом, «который нельзя упустить». Далее в письме говорилось:

«Исследование руин в Дельфах — это самая интересная и важная работа, которую осталось выполнить в области классической археологии. Роль, которую сыграли Дельфы в истории Греции, слишком хорошо известна, чтобы напоминать о ней. Воображение каждого человека, который признает, что современная цивилизация обязана Древней Греции, пробуждается при имени Дельф так, как ни от чего другого, за исключением Афин. Веками центр греческой религии, местопребывание самого знаменитого оракула, место обитания величайших советников, местность, которую человек на протяжении всего периода славы Греции украшал благороднейшими творениями несравненного гения греков и увенчивал поэтическими и историческими ассоциациями, — Дельфы навсегда останутся самым священным очагом жизни рода человеческого.

Вернуть то, что еще возможно вернуть из руин их древнего величия, выяснить все, что еще можно сегодня выяснить относительно характера знаменитых сооружений, собрать фрагменты произведений искусства, которые лежат похороненными в земле, воссоздать надписи, которые покрывали древние стены, узнать все, что можно, — вот почетнейшая задача для тех, кто может это совершить, и это то, чем американцы могли бы гордиться.

Невзирая на предупреждение Нортона о том, чем грозит промедление, знатоки искусств Бостона и Нью-Йорка не спешили собирать необходимые деньги. К апрелю 1890 года, почти через год после решения совета взять на себя эту задачу, последнему удалось собрать только двадцать пять тысяч долларов, приблизительно около трети того, что было нужно. Ему не удалось заинтересовать этим проектом правительство, убедить участвовать в нем и внести свою долю в финансирование. В это время администрация республиканца Бенджамина Гаррисона отбивалась от нападок за перерасходование средств федерального бюджета, быстро превратившее активное сальдо казначейства в дефицит.

Пришлось переориентироваться на частных покровителей. Новость эхом отозвалась в редакционных статьях местной прессы, которые призывали к большей щедрости и рисовали картины невиданных сокровищ, ждущих своего часа. «Было бы очень странным, — писала «Нью-Йорк тайме», — если бы какая-то часть несметного богатства, веками накапливавшегося в Дельфах, не пряталась бы в земле и память о его местонахождении не терялась». Редакционная статья газеты высказывала мысль, что может обнаружиться даже треножник Пифии и что выручка от продажи репродукций найденных артефактов может быть настолько большой, что команда, добившаяся права вести раскопки древних Дельф, даже получит прибыль.

Французы всполошились. Казалось, для них все пропало. Но тогда, в 1890 году, пока американцы все еще собирали деньги и поздравляли себя с предстоящей славой, из Парижа приехал новый человек, чтобы сделать последнюю ставку в борьбе за Дельфы. Теофиль Омоль был известным ученым из Коллеж де Франс. Ему было сорок два года, он обладал особым даром администратора, чувствовал себя как рыба в воде, когда дело доходило до политических интриг, и отдавал дань современной моде — носил изящную бородку и длинные усы. Речь его была столь же живой, сколь живописной была его внешность. Он отзывался о Дельфах не иначе как о «сокровищнице, полной тайн, великолепия и священного трепета». Ему нужно было заполучить их во что бы то ни стало.

Талантливый переговорщик, Омоль убедил Париж предложить полмиллиона франков (позже эта сумма выросла до миллиона франков) на переселение жителей и ведение раскопок. Французское предложение, эквивалентное почти ста тысячам долларов, сделало американское обязательство (восемьдесят тысяч долларов) теперь не только предварительным, но еще и менее существенным.

В начале 1891 года, когда оставалось только подписать сделку, Омоль, к своему ужасу, узнает, что министерство образования Франции не торопится, отправило предложения по Дельфам в долгий ящик и к изучению проекта еще не приступало. Без благословения министра не могло быть ничего, а тот высказывал сомнения в целесообразности расходования таких больших средств на столь непредсказуемое предприятие. «Это и в самом деле так необходимо?» — спрашивал он Омоля.

В отчаянии археолог бросил все силы на просвещение министерства образования и удвоил усилия по вербовке сторонников. Он чувствовал, что речь идет о славе Франции, прогрессе науки и чести французской школы в Афинах. Бурная деятельность Омоля принесла плоды. В Париже провели голосование, сделку одобрили и деньги отправили по назначению. Кульминация наступила в апреле 1891 года, когда греческое правительство предоставило Франции монопольное право на раскопки Дельф. Новый союз был отмечен тостами и празднованиями в Париже и Афинах.

Американцы чувствовали себя обманутыми. Афины, ворчала «Тайме», «очень ловко столкнули Америку с Францией». Корреспонденция из Лондона возлагала вину на Вашингтон, который «проявил безразличие и недостаток энергии», не говоря уже о решении воздержаться от каких-либо финансовых обязательств.

Предстоявшие быстрым на решения французам исследования отличались от большинства других раскопок, которые велись ранее. По всему миру многие раскопки, осуществлявшиеся набравшей силу научной археологией, имели целью раскрыть тайны неизвестных прежде народов. Другие, особенно в Греции, должны были способствовать сохранению остатков былой славы, вроде тех, что осуществлялись в Акрополе в Афинах. Но в Дельфах на поверхности ничего разглядеть было нельзя. Все было уничтожено и погребено под слоями камней и земли, иногда на глубине десяти метров. Это, наверное, было самое сложное место для раскопок в Греции, если не во всей Европе.

Омоль с товарищами не питал больших надежд, что их ждут воистину поразительные находки или что удастся найти сказочные богатства. Скорее, они ставили целью выявить ход истории, добавить свежих деталей к описаниям, оставшимся от древних авторов, обнаружить какие-то трудно уловимые свидетельства тех давних лет, когда это место было непостижимо влиятельным, и, если удастся, углубить современные представления о том, как Оракул получил такую известность и столько веков оставался авторитетным.

Мир искусств и литературы трепетал в ожидании. Даже уязвленная американская публика горела энтузиазмом. Древняя Греция была необычайно популярна в Европе и Америке на протяжении всего девятнадцатого века, ее изучали как модель демократии, ее язык входил в программу любого серьезного учебного заведения, ее архитектура напоминала о себе величественными, с непременными колоннами, жилыми и общественными зданиями, многие из которых могли похвастаться деталями, напоминавшими