Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев Страница 2

Воспроизводимое исторической традицией и мифологией состояние внутренней мобилизации населения, постоянная готовность к реализации «национального идеала» (добиться чего без военных мер было невозможно) вступали в противоречие с задачей формирования «гражданского общества» в Сербии и Черногории. А это, в свою очередь, не могло не сказаться на ходе и характере процесса их «модернизации» (см. статью А.Л. Шемякина).

К тому же, в условиях незавершенности процесса национального освобождения защита патриархальной модели «народ — сообщество равных» (как результат «модернизации», не затрагивающей социальных основ) в системе традиционного, эгалитарного и аграрного, общества становилась средством и формой внутренней консолидации жителей Сербии и Черногории, поскольку малая расщепленность интересов внутри социумов позволяла сохранять единство народного духа — эту важнейшую внутреннюю предпосылку будущего освобождения. Социальное равенство отождествлялось в глазах их элит с национальным единством. Причем такое отождествление почти всегда санкционировалось «снизу», следствием чего было то, что героическое начало закладывалось в сознание сербов и черногорцев с младых ногтей…

В Болгарии, как представляется, дело обстояло иначе — в силу исторических причин. В отличие от «пограничных» и уже свободных Греции (с 1820-х гг.), Сербии (de facto примерно с 1830 г.), Черногории, она находилась в «анклавном» положении внутри Османской империи. При этом, болгарская элита «под крышей» турок не была инкорпорирована в политическую и военную надстройку государства. Ей оставалась ниша «бизнеса». К тому же, — в ходе складывания единого османского рынка развивалась хозяйственная специализация регионов, в рамках которой нашлось место и для Болгарии («болгарский экономический ренессанс»). Крестьянская масса спонтанно формировала такую общественную ценность, как постоянный труд, настроенный на мир. Потому так отличались в Болгарии и, например, Сербии характер, уровень и качество грамотности; содержание школьных программ и учебников; хозяйственные предпочтения и отношение к труду. Поэтому же политическое негодование «патриотической» (национально-фрустрированной) части интеллигенции, которая и сама являлась продуктом «ренессанса», так и не смогло объединить болгар против оттоманского режима.

Так что, Болгария, как нам думается, имела все шансы эволюционировать по пути естественной модернизации: ментальные предпосылки для этого в народе складывались. Недаром, отличный знаток Балкан, генерал Н.Р. Овсяный указывал: «Что касается настойчивости в достижении целей, трудолюбия и бережливости, серб много уступает своему соседу, болгарину»{7}. Оно и понятно — по признанию самих сербов, «в нашем народе создался какой-то специфический ритм и темп жизни, слабо приспособленный к современным методам труда и созидания»{8}.

Не случайно, говоря о фазе строительства Болгарского княжества, современные исследователи отмечают пассивность народа в отношении внешней политики. В программах почти всех болгарских политических партий конца XIX – начала XX в. упор делался на просвещении, развитии школ. Предполагали даже особую культурную миссию Болгарии на полуострове (мечтали!). С другой стороны, от повышения образовательного уровня народа ожидали подъема его экономического благосостояния.

Но — и это важно! — в отличие и от Сербии, и от Греции, болгарская элита так и не составила мобилизующего письменного документа-программы объединения болгарского народа, хотя, в конечном счете, признавала, что главным средством его достижения будет война. Так что даже в 1911 г., по оценке Р.П. Гришиной, «политическое единение, необходимое для страны, намеревающейся вступить в войну, отсутствовало…»{9}. Перевод сознания болгар на военные рельсы был сделан позже — уже после заключения Балканского союза в феврале 1912 г., причем во многом «искусственным» путем и все той же «национально-фрустрированной» интеллигенцией. Чем все закончилось, — известно!

Единственное, что объединяло сербскую и болгарскую («патриотическую») элиты — запросы. Решение национального вопроса в его «интегральном» виде принимало в их сознании «фантастические» формы и было связано либо с желанием восстановить границы средневековых королевств, либо с реализацией обретенных позднее «национальных идеалов» (держава Стефана Душана для Сербии и Черногории, Сан-Стефанская Болгария, — а то и больше! — для болгар). Таким образом, бал правили модели «великих государств», перехлестывающие границы соседей, что содержало в себе массу мин замедленного действия для отношений уже между ними. «Мы все немного мегаломаны», — признал сербский академик Иован Жуйович{10}, последствием чего стал развал Балканского союза 1912 г. и Вторая балканская (Межсоюзническая) война 1913 г. Прав В.И. Косик, с горечью отметивший в своей статье: «Славян испортил квартирный вопрос»…

Ну, а что победители в Балканских войнах, у которых теперь были развязаны руки для интенсивного внутреннего строительства? Привел ли триумф на фронтах и присоединение вожделенных «турецких» территорий к ускорению темпов модернизации в Сербии и Греции — ведь именно неопределенность сроков решения задач расширения внешних границ являлась одним из тормозов их движения по пути совершенствования внутригосударственной жизни? Так вот, ничуть не бывало! Завершение Балканских войн вызвало тяжелый внутренний кризис не только в потерпевшей поражение Болгарии, но и, сколь это ни парадоксально, — в странах-победителях. Большим вопросом для них (каждая приблизительно удвоила территорию и численность населения) стало «переваривание добычи». И происходило это далеким от цивилизованного способом.

В Сербском королевстве вхождение Вардарской Македонии и части Старой Сербии (что было закреплено в Бухарестском мирном договоре от августа 1913 г.) сопровождалось двояким кризисом. С одной стороны, усиление политического веса «людей в погонах» привело к ожесточенной борьбе за modus правления на новых землях между цивильной и военной властями. «Спор о приоритете», в котором активно участвовала офицерская организация «Черная рука», и твердая позиция, занятая кабинетом Николы Пашича, привели даже к попытке переворота — «чернорукцы» чуть было не двинули войска из Скопье на Белград! С другой стороны, в это же самое время политические противники Пашича из «цивильных» (младорадикалы), в эгоистическом угаре — любой ценой свалить его, — пошли на тайный сговор с «Черной рукой», компрометируя и ставя под удар всю гражданискую систему власти. До модернизационых ли забот тут было!

В конечном итоге, кризис разрешился: путем вмешательства российского посланника Н.Г. Гартвига и ценой скрытого отречения короля Петра. В борьбе с «Черной рукой» (этим мощным антиконституционном фактором сербской политики) «парламентский» режим устоял, но… при поддержке другой нелигитимной силы, российской императорской миссии{11}. Ну, «а завтра была война». Первая мировая! Она перетасовала все фишки и разложила их по-своему — на карте появилось Королевство сербов, хорватов и словенцев, со всеми старыми и новыми национальными проблемами, которые «решаются» до сих.

В 1913–1914 же годах гражданские, закрепив за собой управление новыми областями (первую скрипку теперь здесь играла