Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон Страница 15

в маскировке или по ночам была объявлена уголовно наказуемым деянием. Однако благодаря гуманным юридическим решениям времен королевы Елизаветы этот закон стал недействительным. Эдвард Кок в своих «Институтах законов Англии» не мог скрыть презрения к упомянутому акту, который (спустя примерно 150 лет) все еще оставался для него «этим новым и плохо написанным законом». «Это первый закон, который был принят для того, чтобы всякую охоту сделать уголовно наказуемым деянием, в противоречие тому превосходному и разумному разделу carta de foresta [Лесной хартии]» (согласно которому ни один человек не может лишиться ни жизни, ни конечности за убийство дикого зверя): «Старые установления, касающиеся лесов, называют старыми добрыми законами и обычаями… а потому этот новый акт Генриха VII слишком суров в вопросе о животных, которые являются ferae natura [неприрученными, дикими] и в отношении которых не может быть уголовно наказуемого деяния по общему праву… а следовательно, судьи избрали подходящее истолкование…»[150] Закон Генриха VII в XVII веке не применялся, а попытка извлечь его на свет божий в прокламациях 1720 и 1723 годов[151] указывает на отход от долго сохранявшейся снисходительности[152].

В XVII веке противодействие браконьерам, охотившимся на оленей, по-видимому, осуществлялось на двух уровнях. Браконьеры благородного происхождения, особенно в королевских лесах, нарушали королевскую привилегию, и против них можно было возбудить дело в суде Звездной палаты[153], а после Реставрации — в Тайном совете[154]. С браконьерами-простолюдинами разбирались другими способами: в лесных судах, используя базовые полномочия егерей, или в судах общей юрисдикции на основании нескольких законодательных актов. После Реставрации закон последовательно ужесточался, а наказания становились более суровыми[155]. По закону 1661 года (13 Charles II c.20) вводился штраф в размере 20 фунтов стерлингов или тюремное заключение сроком до одного года, причем нарушители также могли привлекаться к ответственности согласно более детально разработанным законам о дичи, таким как установления, зафиксированные в парламентских актах 1671 года (22 and 23 Charles II c.25) и запрещающие некомпетентным лицам держать охотничьих собак или иметь капканы. В 1691 году был принят еще один закон (3 and 4 William and Mary c.10) «о более эффективном выявлении и наказании похитителей оленей». В его преамбуле говорилось о «различных непотребных, дерзких и нарушающих порядок» личностях, «составляющих вместе нечто вроде братства и содружества». Штраф за преследование оленя, будь то в королевских или частных парках, остался на уровне 20 фунтов стерлингов; но штраф за убийство или ранение животного был увеличен до 30 фунтов. Одна треть штрафа предназначалась доносчику (обычно егерю или его слуге), одна треть — беднякам прихода, и одна треть — владельцу оленя. Могли конфисковать имущество на сумму штрафа, а если нарушитель не имел имущества достаточной ценности, то его полагалось на год посадить в тюрьму и на один день поставить к позорному столбу.

В 1719 году были приняты еще два акта. Один представлял собой частный билль, но поскольку он был внесен генерал-майором Джоном Пеппером, верным сторонником Ганноверской династии и смотрителем охотничьих угодий Его Величества в Энфилде, то вряд ли его можно считать частным по существу. Этот закон заткнул лазейки в судебном процессе, увеличил штрафы (на этот раз до 50 фунтов стерлингов), налагаемые на лесников, «вступающих в сговор с похитителями оленей», и ужесточил наказания за поломку ограждений в оленьих парках-заповедниках. Другой акт, подготовленный юристами короны, увеличил наказание за убийство или ранение оленя от штрафа до семи лет транспортации, то есть заморской ссылки на каторгу[156].

Закон 1691 года, конечно, применялся, но не без трудностей. Из преамбулы к парламентскому акту 5 George I с.15 явствует, что у похитителей оленей часто бывали хорошие адвокаты, благодаря которым удавалось избежать штрафов путем истребования дел из производства нижестоящего суда вышестоящими судами в Вестминстере. В случае если преступник этого не делал, он иногда мог выпутаться другими способами. Свидетелей можно было запугать, или они могли передумать, как поступили доносчики на правонарушителей в Шервудском лесу, которых внезапно одолели угрызения совести перед принесением присяги на Библии[157]. Для богатых штраф в размере 30 фунтов стерлингов был недостаточно велик, чтобы отпугнуть ретивого браконьера, который держал под рукой эту сумму (или, скорее, взятку размером поменьше, для егеря) на случай, если его поймают[158].

С бедными дело обстояло по-другому. Признание виновным, безусловно, могло привести к тюремному заключению сроком на год[159]. Несмотря на это, судебное преследование по закону 1691 года, по-видимому, не было обычным явлением в Виндзорском лесу до 1720‑х годов. Вероятно, служащие лесного ведомства и магистраты руководствовались сложным неписаным кодексом. Если джентльмен нарушал законы об охоте, должностные лица, скорее всего, привлекали его к ответственности косвенно, в лице его слуг или даже егеря. Соответственно, если не существовало угрозы каким-либо иным серьезным интересам, от джентльмена или йомена ожидалось, что он сделает все возможное, чтобы вызволить своих слуг из беды. Смиренно отступить перед угрозой судебного преследования собственного слуги значило потерять лицо в лесном сообществе. Когда в 1705 году житель Истхэмпстеда по имени Хамфрис был осужден и заключен в тюрьму, сэр Уильям Трамбулл, лорд его поместья, через своего викария предпринял усилия для сбора средств на уплату штрафа. Начались переговоры с лесниками и приходскими попечителями по призрению бедняков Старого Виндзора в попытке уменьшить причитающуюся им долю штрафа. Чиновники соседнего прихода Саннингхилл помогали в этих переговорах, опасаясь, как выяснилось, что один из членов их собственного прихода, сообщник Хамфриса, также может быть замешан в деле[160]. При этом сэр Уильям Трамбулл в другой своей ипостаси — добросовестного вердерера — состоял членом лесного суда. Время от времени можно заметить схожие случаи столкновения и переплетения интересов: в 1728 году, когда лорд Сидней Боклерквел незаконно охотился на фазана в Большом парке Виндзора, лесники отдали под суд его «человека», но смотрители Нового Виндзора «простили ему» свою долю штрафа «в знак уважения к милорду Сиднею, впрочем, они отняли ее у бедных»[161].

Обращение к писаному праву было непопулярно в лесных округах. Если жителя прихода сажали в тюрьму, то его семье приходилось довольствоваться содержанием за счет налога в пользу бедных. У лесников было больше шансов добиться сотрудничества от жителей лесных районов, если они смотрели сквозь пальцы на мелкие правонарушения. При этом обращение к закону было непопулярно также среди магистратов в лесных районах. Полковник Негус жаловался в 1717 году, что «закон предусматривает суровые наказания в случае, если кто-либо убьет оленя, но лесники находят так мало поддержки у мировых судей, что они измучены оскорблениями деревенских жителей и едва ли не боятся действовать».

«Когда совершаются какие-либо правонарушения, — сообщал два года спустя солиситор Казначейства, — лесники с трудом могут убедить судей принять их показания под присягой, а когда те их принимают,