Извращённое чувство - Эмили Макинтайер Страница 81

Потому что все, что происходит дальше, — это острая, ослепляющая боль в моем черепе, а затем тишина.

39. ДЖУЛИАН

Мне было тяжело прощаться с Ясмин этим утром. Она провела всю ночь в слезах, а я пытался смириться с мыслью о том, что единственный человек, который оказал хоть какое-то положительное влияние на мою жизнь, ушел навсегда.

Всё, что я так упорно пытался отнять у него, теперь кажется бессмысленным.

Это было его наследие.

Я только что вышел из офиса его адвоката, попросив его составить брачный контракт, который защищает её имущество, а не моё. Мне всё равно, примет ли она меня таким, какой я есть. Она может сжечь меня вместе с «Sultans», и я умру счастливым, зная, что она — королева пепла.

Но я должен показать ей, что для меня это реально. Это моё наказание за то, что я был так долго ослеплён жадностью, что не мог увидеть главное, фокусируясь на мелочных вещах.

Она знает, с чего всё началось, но я хочу, чтобы она поняла: если её нет в моём мире, то жизнь теряет смысл.

Она изменила меня к лучшему. Во всех отношениях, в которых я хотел бы измениться.

Я не уверен, что она когда-нибудь осознает, какое влияние она оказала на меня. Я влиятельный человек, и невероятно много работал, чтобы достичь того, чего я достиг в жизни. Подняться из грязи в князи и стать богатым и чего-то добиться.

Вместе с этим приходит некая уверенность, чувство гордости, которое я испытываю, и думаю, что никто не сможет отнять у меня это чувство.

Единственный человек, который может это сделать, скоро больше не будет иметь доступа в мою жизнь.

Я подумал о том, чтобы съездить к маме домой и в последний раз увидеть ее лично. Всю ночь напролет, пока я обнимал Ясмин, утешая её после потери отца, я представлял, каково было бы, если бы я был на её месте.

Если бы я внезапно потерял свою мать, стал бы я плакать? Почувствовал бы я боль? Все, что я почувствовал бы, — это тоску по свободе, которую это дало бы.

Она не заслуживает моего личного внимания. Я защищаю себя и маленького мальчика, который всё ещё жив и дышит где-то глубоко в моей душе, от того, чтобы снова столкнуться с ее жестоким обращением.

У людей есть только та власть, которую ты им даешь, а я больше не собираюсь давать ей свою.

Она поднимает трубку после второго гудка.

— Ты помнишь, когда я был маленьким? — спрашиваю я вместо приветствия. — И тебе пришлось отвезти меня в больницу, потому что у меня было сломано бедро?

— Ты теперь даже не здороваешься со своей матерью? — возмущается она.

— Просто ответь на вопрос.

— Не знаю. Ты тогда много болел.

— Нет, — гнев закипает во мне, как котёл. — Ты не имеешь права так поступать. Бедро сломалось, потому что ты так сильно наступила мне на ногу, что оно треснула, помнишь?

— Я не хочу об этом говорить, — перебивает она.

— Ты разозлилась, потому что в моём дневнике были все пятерки, и это был первый раз в моей жизни, когда папа сказал, что гордится мной.

Она фыркает.

— Гордится мной. Не тобой, — закончил я, и отвращение переполнило меня настолько, что, казалось, оно сочилось из каждой поры моего тела. — Ты всегда была ревнивой сукой.

— Как ты смеешь… — начала она.

Я прерываю её: — Я больше не заинтересован в этих отношениях.

Она усмехнулась: — Пожалуйста, Джулиан. Я твоя мать. Семья.

Я не буду врать, ее слова возымели желаемый эффект. Они вонзаются в меня, как крючки, пытаясь втянуть обратно, но потом я вспоминаю, что такое настоящая семья. Каково это, когда кто-то предпочитает тебя всем остальным.

Моя семья — Ясмин, и это всё, что мне когда-либо было нужно.

— Долгие годы я чувствовал ответственность за тебя, — сказал я.

— Хорошо, — ответила она.

Я качаю головой, мои глаза блестят, а желудок обжигает, словно от кислоты.

— Мне было всего пять лет, но я уже был твоим защитником. А кто защищал меня, Ма?

— Послушай, vita mia, я совершала ошибки, как и все мы…

— Можешь оставить дом себе, хотя сомневаюсь, что ты сможешь себе его позволить. Но между нами всё кончено. Ты слышишь меня, Ма? Всё кончено.

— Ты бросаешь свою родную мать?

— Ты даже не представляешь, на что я способен, — мои пальцы впиваются в телефонную трубку. — Ещё раз свяжешься со мной или побеспокоишь мою жену, я отплачу тебе за каждую каплю крови. Не испытывай моё терпение, Анита.

Я кладу трубку, облегченно вздыхаю и провожу дрожащей рукой по лицу. Невидимые цепи падают с моих плеч, разрывая связь, которую я чувствовал с ней столько лет.

Некоторые люди говорят, что родственные узы нерушимы, а семейные отношения священны. Но я говорю, что токсичность есть токсичность, и нет никого важнее моего внутреннего покоя, даже если это означает, что я потеряю их навсегда.

Я старался не слишком беспокоить Ясмин сегодня, давая ей возможность прочувствовать свои эмоции и погрустить, но несколько текстовых сообщений, которые я отправил ей, остались без ответа, так что у меня внутри что-то скручивается, побуждая меня поспешить домой и убедиться, что с ней всё в порядке.

Я заезжаю в свой гараж и вхожу внутрь, сразу замечая, что в доме как будто что-то не так, и то внутреннее ощущение, которое я весь день испытывал по поводу Ясмин, становится сильнее. Я иду по черному коридору и сразу поднимаюсь по лестнице, направляясь в нашу спальню и заглядывая внутрь. Не нахожу Ясмин, поэтому поворачиваюсь и захожу в вольер Изабеллы, направляясь туда, где она отдыхает на одной из веток дерева.

Она выглядит нормально, но Ясмин здесь тоже нет, так что я разворачиваюсь и выхожу обратно, проходя через каждую комнату, и с каждым шагом мое сердце колотится всё сильнее.

Моя рука тянется к карману брюк, и я вытаскиваю свой посох, раскладывая его и проверяя, все ли на месте, просто на всякий случай. Я не могу себе представить, что кто-то смог бы войти незамеченным, моя система безопасности слишком развита, но я не могу избавиться от этого чувства, и я не собираюсь быть глупцом и проходить без оружия.

Ее нет ни в одной из комнат наверху, поэтому я спускаюсь по ступенькам и направляюсь в свой кабинет, прохожу через дверь и обхожу вокруг своего стола, замечая, что на нем лежат