18+ Тебе понравится - Юлианна Орлова Страница 5

На себе я чувствую внимательный взгляд Островского, отчего ежусь и совершаю дерганные движения руками. То обнимаю себя, то отпсукаю, с ноги на ногу переминаюсь.

А потом рассматриваю человека из прошлого. Он так изменился, что я бы точно…да нет, точно бы узнала его при любом раскладе и среди множества незнакомцев. Возмужал, подкачался, стал еще шире в плечах, взгляд потемнел и приобрел оттенок мужественности. Появился новый шрам на покрытом щетиной лице. Быть может, все дело в роде деятельности.

Я слышала, что он стал чемпионом, но в детали не вдавалась. Решила не гуглить и ничего не узнавать. Он много лет не приезжал сюда, так что перестать думать о нем не стало для меня такой уж сложной задачей. Отнюдь.

Хоть сначала это и была головоломка со звездочкой на логику и не для средних умов.

— Он просто давно не получал по физиономии, а так все отлично по жизни, да? — Давид приподнимает Витю “за шкирку” над полом, и тот противно верещит:

— Я тебя засужу, Островский, засужу! Ты че думаешь, что ты самый умный, что ли? Да хер там! Хер там!

Брови Давида резко летят вверх, и вот уже приходит осознание всему происходящему. Он наклоняется и прищуривается, явно пытаясь узнать в моем парне того мальчугана, который однажды украл у него велосипед и сломал пару спиц. Грандиозного скандала не было, но ремонт родители Скорика оплатили.

— Ага, Скорик, ты, что ли? Мда уж, вырос и стал тем еще соплежуем. Жалко, думал, ты перерастешь. Хотя куда там перерасти, соболезную, — морщится от отвращения и резко отпускает его, отчего парень приземлился на руки и пытается встать. Не сразу и не изящно, но как выходит уж.

— Конченный!

— Так, я не понял, ты вырос совсем непробиваемым тупицей? Вроде в детстве смышленее был. Встал и пошел, пока можешь. И рот закрой, а то помогу. Еще раз тут увижу — пожалеешь, что на свет белый родился. Вроде я понятно объясняю. Вопрос закрыт. Бегом отсюда, — Давид так спокойно все поясняет, словно с ребенком говорит, и совсем не скажешь, что он зол. Так, немного напряжен, но не более.

Я же так и стою изваянием, рассматриваю его, а у самой коленки трясутся. Он стал таким другим, бесконечно чужим, что ли.

Но по факту он никогда и не был моим.

Совсем не имеет значения тот факт, что наши родители дружили столько лет и часто оставляли маленькую меня под присмотром старшего товарища, в которого я намного позже влюбилась как безумная.

Островский поднимает взгляд на меня и тепло улыбается, раскрывает объятия и призывно машет:

— Иди сюда, малявка, душить буду от радости, — хмыкает, а я как завороженная иду.

Иду обниматься, а в процессе теряюсь в запахе, который, кстати, совсем не изменился Зарываюсь лицом в свободную футболку и обнимаю парня, полностью ощущая бугрящиеся мышцы под пальцами.

В грудь ударяет разряд тока.

И стекает по конечностями льдинками.

— Ты как вообще с ним связалась? — коротко шепчет мне в макушку.

— Слепая была, — хмыкаю под нос, когда выбираюсь из объятий, что наполнены чистым огнем, опаляющим кожу.

Он смеется так, что у меня внутренности вибрируют.

Протирает подбородок и чешет затылок, пока тетя Марина, не долго думая, произносит решительно и четко:

— Так, бегом ужинать! Оба!

Ужинать бегом идем…

Островский пропускает меня вперед, и я, проходя мимо, цепляю его плечом. Боже.

Почему реакции в сто раз сильнее, чем были миллион лет назад?

Нет-нет-нет.

К тому же, он занят, и это все было детской влюбленностью, которая прошла.

Только перед глазами до сих пор его колкий взгляд.

ГЛАВА 6

ЭТО ПРОСТО УЖИН

Я не хотела бы сидеть сейчас за кухонным столом в квартире Островских во многом потому, что уже долгое время считала для себя эту страницу перевернутой. Когда Давид уехал, это было в какой-то степени гуманно для моей нервной системы и потрепанного сердца.

Я больше не могла смотреть на его отношения с Машей, девушкой, которая, как мне известно, до сих пор с ним в отношениях. Это было жестоко, хоть я и понимала, что маленькая, и что он на меня никогда не посмотрит так, как на нее.

Но теперь я выросла и ту влюбленность пережила, так что и обсуждать нечего.

В последние годы я и вовсе не вспоминала о нем, только если что-то в жизни напрямую толкало меня на эти воспоминания.

— Ты как вообще? — спрашиваю ровно, пожимая плечами. Во рту разливается сладкий привкус молочной шоколадки, растапливаемой от горячего чая, что обжигает слизистую.

Боже, какой же Давид красивый. И этот шрам так идеально вписывается в его внешность, что не остается никаких сомнений по поводу его мужественности и той самой спортивной красоты.

Саднящая боль немного возвращает меня в реальность.

— Все как обычно, бои, сборы, бои, пресс-конференции. Ты что? Не следишь за моей карьерой? — обиженно вскидывает брови и растягивает губы в ленивой улыбке. Конечно, первый год я следила за всем, но об этом я ни за что и никому не сознаюсь, а потом лишь развешивала уши, когда мои родители обсуждали спортивные достижения восходящей звезды мирового бокса.

— Скажем так, я не усердно следила, а так по верхам. Ты же знаешь, я к насилию отношусь не то чтобы очень хорошо.

Я беру еще кусочек шоколадки, смакую ее и прикрываю глаза от наслаждения.

Сладости всегда помогают мне сублимировать и спасают от плохого настроения. Аж мурашки по коже скачут…

Прикрыв глаза наслаждаясь вкусом, совсем как в детстве, рассасываю квадратик шоколада, а когда открываю глаза, врезаюсь во внимательный взгляд темно-голубых глаз, которые так долго снились мне в кошмарах.

Там он всегда уходил от меня.

А отчаянно кричала не делать этого.

— Так я чемпион, Златовласка. Ни одного поражения, — с гордостью произносит он, а я чувствую, как по моей коже скачут мурашки. Ни одного.

Он абсолютный победитель во всех боях.

Во всех.

А я та еще неудачница на его фоне.

Стараюсь на него сильно не глазеть, но ладони взмокают всякий раз, как я себе это позволяю. Рассматриваю и рассматриваю, решаясь на большее, чем могла бы.

— Поздравляю, ты этого заслуживаешь. Сколько помню тебя, ты всегда напористо шел к своей цели, — губы дрожат вместе с голосом, но я так стараюсь не выдать себя.

Я правда рада за него, а сердце из груди сейчас выпрыгнет вовсе не