Босс для Белоснежки - Алёна Амурская Страница 4

— Кто такой Женька?

— Сын мужа от бывшей гражданской жены. Я о нем говорила уже.

— Понял. Тот, которого муж поколачивает.

— Да… — я тяжело вздыхаю, уже досадуя, что так импульсивно вывалила на голову ни в чем ни повинного незнакомца слишком личные подробности своих неприятностей. Буквально выставила ведь себя жалкой жертвой. А его самого заставила примерить роль жилетки для нытья. — Извините, что наболтала тут всякого! Мне очень жаль, я просто…

— Прекратите извиняться по пустякам, — спокойно обрывает он. — И избавьтесь от этой привычки в будущем, если хотите наладить свою жизнь. Уважайте саму себя.

Я теряюсь от его внезапного совета.

— Разве извинения могут помешать самоуважению?

— Могут. Если они исходят из другой привычки.

— Какой?

— Постоянно оглядываться на чужое мнение и переживать, как выглядишь в глазах окружающих. Не нужно этого делать. Поступайте так, как считаете правильным, и не оправдывайтесь за то, что уже сделано.

— Что… совсем не извиняться? — растерянно уточняю я.

— Ну почему же, — незнакомец коротко усмехается. — Если от наличия вашего извинения зависит нечто… или некто жизненно важный для вас, тогда это сделать можно. Даже нужно.

Перед моим внутренним взором вдруг медленно, как кривые отражения в мутной реке, проплывают лица взрослых людей. Всех тех, которые по своему статусу должны являться жизненно важными для меня. И которые имеют огромное влияние на мою судьбу в силу семейных связей.

Блудливый пустоголовый муж-гуляка, язвительная грубиянка-свекровь… и моя родная сестра-погодка, возрастом младше меня всего на полтора года. Машенька. Жаль, что мы с ней так редко видимся.

— А если рядом со мной живут люди… — медленно говорю я, — …перед которыми душа не лежит оправдываться, даже если в чем-то реально не права? Если тошнит от общения с ними. Что бы вы тогда посоветовали?

— Держаться от них подальше, конечно. Если рядом с ними плохо, значит, вы просто чужие люди с острым конфликтом интересов. Таких не следует допускать в свой ближний круг, будь они хоть трижды родней. А если допустили — ограничивайте по максимуму. Кровные узы, как и громкие клятвы со штампом в паспорте не имеют к этому явлению никакого отношения.

Незнакомец все-таки отталкивается от ствола голубой ели и делает несколько шагов к тротуару. Густая тень сумерек, плавно перетекающих в ночь, окутывает его фигуру с ног до головы плотным чёрным плащом. Словно героя каких-то старинных рыцарских баллад и средневековых легенд.

Единственное, что нарушает этот загадочный образ, так это современные мужские туфли из матовой черной кожи, блеснувшие в слабом луче дальнего фонаря. Выглядят они, кстати, слишком дорого, чтобы разгуливать в таких по больничному газону.

Пока я щурюсь на обувь, незнакомец тоже разглядывает меня. Только вряд ли его успехи в этом деле лучше моих. Работающий фонарь стоит одинаково далеко от нас обоих.

Глава 4. Очень жизненный совет

— Как вас зовут? — внезапно спрашивает он.

— Лиза…

— Андрей.

Взгляд случайно ловит слабый золотистый отблеск в его опущенной левой руке. Кажется, это миниатюрная плоская бутылка, объемом не больше пятидесяти миллилитров. Вроде тех, что покупают себе крутые бизнесмены из фильмов, когда желают слегка успокоить нервы. Одноразово “залить за воротник” и снять стресс.

Хм… теперь понятно, что он забыл под елью. Не хотел привлекать к себе внимания в общественном месте, но и от больницы не пожелал отойти. Парковка-то с машинами далековато.

Открытая мужская ладонь внезапно возникает перед самым моим носом, словно предлагая мне положить на нее руку. Прямо как на великосветском фуршете из кино с непринужденным целованием ручек.

Но это, конечно же, чушь. С чего бы ему так себя вести? Не настолько же он “снял стресс”. Содержимого крошечной бутылочки для таких эксцентричных поступков обычно маловато.

Я отвечаю деловым пожатием и смущаюсь тому факту, что мои пальцы тонут в его ладони и кажутся совсем детскими.

— Очень приятно, — неловко прячу руку за спину со странным ощущением, что прикосновение так и осталось гореть на ней невидимым клеймом.

— Не загоняйте себя в рамки чужих ожиданий, Лиза, — говорит Андрей. — И помните, что всё познается в сравнении. То, что кажется вам сейчас ураганом, завтра окажется обычным ветром. Он пронесется мимо, и вы забудете его, как дурной сон. Надо только защититься от непогоды и найти для себя безопасное место. Я знаю, о чем говорю, потому что у моей матери в прошлом была похожая проблема. Вы даже… напоминаете мне ее чем-то.

Последнее замечание чисто по-женски задевает меня за живое. Расстраивает даже.

А кому понравится, если интересный брутальный незнакомец с умопомрачительным голосом вдруг сообщит, что увидел в тебе проблемную родительницу? Это всё равно что если бы он прямым текстом ляпнул, что не видит в тебе женщину. В смысле противоположного пола. Вообще.

— Я напоминаю вам мать? — повторяю кисло.

— Да, есть у вас что-то общее в характере. Она тоже была когда-то такой. Ранимой, неуверенной в себе и всегда старалась угодить окружающим.

Жутковатое слово “была” заставляет меня очнуться от мелкой обиды и взглянуть на собеседника с сочувствием. Разве можно маяться уколотым самолюбием, когда речь идет о чьей-то жизни и смерти? Ведь обычно “была” — особенно возле больницы! — говорят в случае, если…

— Нет, она жива, — сообщает Андрей, словно прочитав мои мысли, и кивает на соседний больничный корпус, ярко освещенный нормально работающими фонарями. — Там сейчас лежит. На очередном ежемесячном обследовании в отделении неврологии. До сих пор не может ходить после давней… аварии[*]. И ни с кем не разговаривает. Даже со мной. Так у нее уже лет двадцать жизнь проходит.

У меня сжимается сердце, стоит только представить несчастную судьбу неизвестной женщины. Это же не жизнь по сути! Это тягостное существование. А что при этом чувствует ее родной сын из года в год, просто страшно представить.

К глазам почему-то подступают слёзы, но я их быстро смаргиваю. И подавляю предательски-прерывистый вздох. Не хватало только снова расклеиться на глазах у мужчины!

На язык так и просится инстинктивный вопрос: “А что с ней произошло?”, но я не решаюсь спросить. Всё-таки мама — это слишком личная тема, а я — абсолютно посторонний человек, вроде случайной соседки в поезде.

В конце концов, тщательно контролируя каждое слово, я всё-таки вздыхаю и тихо говорю:

— Надеюсь, ваша мама поправится. Сочувствую ей. И вам…

Андрей по-прежнему взирает на меня как-то задумчиво. Даже в темноте чувствую его изучающий взгляд, скользящий по моему лицу… нет, скорее по очертаниям головы. Он же не видит меня. Как и я его.

Его молчание наполняет меня нервным