Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер Страница 3

Дочери Ийи звали его kabrit — козлик, потому что он ночевал в кухонном сарайчике. Однажды вечером, когда Зо сидел на своих картонках, они поцеловали его, все трое, одна за другой, точно дожидались в очереди, чтобы попробовать. Было темно, и Зо пытался сопоставить поцелуи с их темпераментами. Двадцатиоднолетняя Терез была самая старшая и самая зрелая из сестер. Она подошла первой; Зо получил от нее сухой, равнодушный поцелуй матроны. Следующей была Мерлин, невинная средняя дочка. Выяснилось, что у нее вялый, влажный поцелуй простушки. Только у младшей, пятнадцатилетней Дарлен, был хоть какой-то стиль. Ее язык проделывал во рту у Зо причудливые трюки. Но когда паренек спросил, любит ли она его, Дарлен рассмеялась.

— Не мели чепуху, kabrit. Мы всего лишь практикуемся.

К тому времени электричество появилось снова, и предприятие Ийи уже не могло конкурировать с профессиональными холодильниками. Она опять занялась продажей сушеной рыбы и нуждалась в Зо все меньше и меньше. «Он стал смазливым и ленивым, — заявила Ийи своим друзьям. — Опасное сочетание для женщины с тремя дочерями».

Отведя Зо в сторону, Ийи сказала ему слова, которых он никогда не забудет:

— Когда-нибудь люди тебе помогут. Но с завтрашнего дня тебе придется заботиться о себе самому.

И она договорилась, чтобы парня переправили на лодке к ее кузине в Жереми[7].

* * *

Однажды Зо уже видел этот город, правда только с моря. Его поразили высокие балконы и огромные фуры. Когда в порт вошло панамское грузовое судно «Дред Вильна», парень не спал всю ночь, наблюдая за его разгрузкой.

Зо стал работать на кузину Ийи, которая отличалась той же деловой хваткой, только торговала не соленой рыбой, а хлебом. У нее была пекарня по подписке[8], и парень ежеутренне ходил от двери к двери, развозя буханки на тележке, сохранявшей тепло. Как-то утром одна немолодая женщина пригласила его заглянуть к ней, и Зо зашел только для того, чтобы посмотреть, как она живет. Женщина эта оказалась вдовой, у нее было полным-полно изящных фарфоровых безделушек и фотографий ее взрослых детей.

И вот поздним утром Зо занялся с ней любовью на прохладном кафеле прихожей, а прямо за дверью шумел большой город. Парню было всего семнадцать; вдова видела в нем молодого жеребчика и руководила им. «Вот так, — приговаривала она, — dousman[9], не спеши». Женщина похвалила могучую грудь Зо, отметила его силу и сказала, что она исходит оттуда, из живота. Юбку и трусы она не снимала, словно берегла какую-то тайну, хотя его раздела догола.

Зо кончил в нее, потому что у него это было впервые и он не знал, как надо. Потом вдова баюкала его голову на своей груди, называла ласковыми именами и говорила, что это уже не опасно. В полдень она оставила потрясенного и обнаженного юношу лежать на плиточном полу и ушла, чтобы положить в тарелку белого риса с сос пуа[10], а потом кормила его с ложки. Женщина купила хлеба столько, сколько не смогла бы съесть, и заплатила ему больше, чем нужно.

Весь оставшийся день Зо проболтался без дела. Хлеб черствел, а парень сидел на волнорезе, глазея на предзакатное море, терзаемый меланхолией, которую подхватил от вдовы, как сыпь. Он попытался дать ей то, чего она хотела, — тоскливую любовь, порожденную скорбью и пахнущую лосьоном ее покойного мужа. Зо понял, что быть хорошим любовником — не значит быть сильным и выносливым, как он считал когда-то, слушая байки, которые рассказывали сиплыми голосами работники с тростниковой плантации. Это значило любить женщину так, как ей нравится, даже если она сама не просит об этом и не находит подходящих слов для описания.

* * *

И Зо пустился в странствия, он стал бродячим любовником с Больших Антильских островов, обладая только рабочими ботинками и бедняцкими замашками, а также идеей, что можно отплатить женщинам физической любовью за нежность, которую они проявляли к нему в юности.

Он покинул Гранд-Анс и прибрежные равнины и объездил все горные районы. Таскал отходы на открытом бокситовом руднике в Артибоните под голубым небом, на котором в течение ста дней не появилось ни облачка. Остановился у уличной тележки с едой, чтобы взять тарелку банан фри[11], а закончил тем, что занялся любовью с поварихой. Вообще-то он не собирался, но повариха обслужила его, а затем начала приставать. Зо пил пиво и ел жареные плантаны поддеревьями парка, а она подошла и встала передним, босая, на траве. Спросила: что, он так и будет молчать в тряпочку или все-таки что-нибудь скажет?

— Каких слов ты от меня ждешь? — спросил юноша.

У Зо были борцовские плечи и заросший черной щетиной подбородок, но его могучая стать и мужественная внешность смягчались кротостью, граничившей с покорностью. Он точно знал, что эта женщина сама подойдет к нему, возьмет его и воспользуется им. Две напасти — деторождение и бедность — состарили ее раньше времени, но откровенность поварихи восхитила Зо. Ему пришлось по душе то, как она встала коленями на траву и прижалась губами к его уху.

— Все, чего я хочу, — чтобы ты вежливо попросил, — сказала повариха.

Она повела его на холмы за последними шахтерскими лачугами, там, на поле с горячей травой, задыхаясь от желания, обернулась, велела ему раздеться. И стала строго оценивать в белом полуденном зное. Скомандовала:

— Повернись кругом.

А затем провела Зо через все стадии любовных ласк так, будто заранее изучила, а теперь приводила в действие сложный механизм, объясняя парню, как ее надо держать, как расположиться относительно ее тела и что сказать, когда они начнут.

— Возьми меня за горло, — приказала повариха. — И назови своей птичкой.

* * *

В сезон рубки сахарного тростника Зо рубил тростник. Он покрылся шрамами, какие бывают у рубщиков, и распевал их песни: «Пожинает серп тростник, но не богатеет, он расчистит дальний путь, но не преуспеет». Сколько бы Зо ни мылся, ему никогда не удавалось отмыться. Земля с полей попадала в его пишу.

В библиотеке в Ле-Ke, на южном побережье, Зо научился читать. Библиотека финансировалась благотворительным отделением Союза французских учителей, в ней периодически работала бывшая школьная учительница, которая приезжала на острова. Каждый вечер в шесть часов она читала детям вслух; Зо приходил прямо с поля и сидел вместе со школьниками. Голос библиотекарши навевал на него дремоту, и Зо частенько засыпал посреди чтения. Потом она бросала на него долгие взгляды, расхаживая перед закрытием между стеллажами с