В твоих глазах - Амабиле Джусти Страница 28

Мисс Мейпл, незамужняя женщина сорока с небольшим лет, которая пыталась заарканить каждого нового жителя, но так и не дошла до объявления о замужестве, заявила, сложив руки:

— Как верно! Непрожитая любовь — самая романтичная! Я это прекрасно знаю! Возьмите Ромео и Джульетту! Разве они не очаровательны?

— В твоих словах есть доля правды, Джейкоб, — признал крупный мужчина с раскрасневшимися щеками человека, который любит выпить чаще, чем время от времени. — В детстве я хотел стать танцором. Вспоминаю об этом с ностальгией.

— Вот чепуха! Какой ужасный танцор получился бы из тебя — бык, переодетый танцором, или танцор с грацией быка, — возразила миссис Мэнселл, пожилая вдова, заведовавшая почтой и всегда говорившая: хлеб к хлебу, а вино к вину. При этом в хлеб она часто добавляла лезвия бритвы, а вино разбавляла кислотой. — Кроме того, нет ничего восхитительного или романтичного в том, чтобы умереть в четырнадцать лет, как Джульетта. Долг каждой пары — вступить в брак, выжить и произвести на свет детей.

Громкие аплодисменты прервали эту болтовню. В другой части зала разворачивалось новое представление.

— Что происходит? — спросила Пенни, довольная тем, что что-то (хоть что-нибудь), отвлечёт мрачный взгляд Маркуса от лица Джейкоба.

Мисс Мейпл, казалось, была на грани обморока от восхищения.

— Вернон, лесничий, просит руки Грейс, дочери Карла бармена! Разве они не прекрасны?

Перед стойкой бара Вернон, высокий, широкоплечий молодой человек, с трудом стоящий на коленях из-за своих габаритов, демонстрировал на ладони, как трофей, классический вариант помолвочного кольца. Грейс, как в лучших постановочных сценах «он просит её выйти замуж, а она плачет», плакала, как сломанный кран. Кто-то на заднем плане вместо тихой музыки в стиле кантри включил на очень высокой громкости диск ABBA. Невозможно было расслышать, что говорят друг другу будущие супруги, но было ясно, что предложение приняли, ведь кольцо перекочевало из маленькой коробочки на пухлый палец Грейс. Пенни почувствовала себя очень плохо, потому что вместо того, чтобы сосредоточиться на романтическом моменте, она думала только об одном: «Вернон не сможет встать, он будет стоять на коленях, и ему придётся жениться в таком положении».

Она улыбалась про себя, когда миссис Мэнселл превратила эту улыбку в гримасу. Вдова решительно взяла Пенни под руку и спросила без обиняков:

— А когда свадьба у вас? Вы живёте вместе уже несколько месяцев, вам не шестнадцать, не кажется ли вам, что пора сделать это приличным? Или вы недостаточно уверены в себе? Маркус, когда ты решишься сделать ей предложение? Есть ли среди всей этой мускулатуры хоть проблеск здравомыслия?

Пенни снова встретила взгляд Маркуса и увидела в нём столько ярости, что побоялась стать свидетелем начала момента, который войдёт в историю Грин-Прери как расправа-над-старой-вдовой-Мэнселл-во-время-вечеринки-по-случаю-дня-рождения-Джейкоба. Поэтому, чтобы снять напряжение, она весело воскликнула:

— Мы не собираемся жениться. Нам нравится вкус свободы. Боюсь, вам придётся довольствоваться предстоящей свадьбой Грейс и Вернона. Сможете пережить такой скандал? — Она сказала это шутливым и слегка агрессивным тоном, бросив на Маркуса взгляд, означавший: «Пожалуйста, ничего не говори». Ему пришлось проглотить горькую пилюлю, судя по бурному движению адамова яблока, но он промолчал. — А теперь, если не возражаете, мы уходим. Нам предстоит пройти несколько миль, и, по-моему, начинается дождь. Ещё раз поздравляю, Джейкоб.

Она взяла Маркуса за руку, и они вместе вышли из бара.

Начался дождь. Лёгкий, рассеянный дождь, такой, под которым промокаешь до костей. Окутанные этим холодным дождём, они добежали до машины. Когда оказались внутри пикапа, Маркус неподвижно замер перед рулём, как мокрая статуя, вглядываясь в темноту за стеклом.

— Сообщество гиен, маскирующихся под оленей, — пробормотал он почти про себя.

Пенни положила руку ему на плечо.

— Не больше, чем любое другое сообщество. Старушки любят поговорить о браке, более или менее вежливо. Мэнселл такая… провокаторша, но она делает это со всеми. Не принимай близко к сердцу, сможешь? А потом…

— Что потом?

— То, что я сказала о вкусе свободы, было правдой. Ты… Маркус… Если тебе что-то не нравится в этой жизни, в этой глуши, даже во мне, помни, что ты не в клетке, ты можешь улететь, когда захочешь.

— Ты что, выставляешь меня?

— Нет! — воскликнула она, качая головой и крепко сжимая его руку. — Я люблю тебя! Просто… Иногда я говорю себе, что это моя мечта, а не твоя. Ты приспособился быть рядом со мной, но если однажды поймёшь, что этого недостаточно, если что-то позовёт тебя в другое место, я бы хотела, чтобы у тебя не было никаких сомнений на мой счёт. Я справлюсь.

— Возможно, с помощью Джейкоба?

— Мне плевать на Джейкоба, он просто друг, и манит меня не меньше, чем настойка ревеня. В одиночку я бы справилась.

— Это вежливый способ сказать мне, что, если я уйду, этот соскользнёт на тебя?

— Ай, какой ты упрямый, мой дорогой бурый медведь. Это способ сказать тебе, чтобы ты не слушал старых ведьм, когда они говорят о браке. Чего ты боишься? Что я попрошу тебя надеть галстук, стать примерным гражданином и купить мне кольцо с бриллиантом? Ни в коем случае! У меня нет никакого желания выходить замуж, наряжаться кремовым тортом и слушать, как ABBA поёт Love Isn't Easy. Мы будем вместе до тех пор, пока нам хочется быть вместе, без необходимости давать объяснения.

При этих проникновенных словах Маркус молча включил передачу. Единственной его реакцией было какое-то слабое рычание, которое тем не менее прозвучало в тишине, как зловещее рычание волка.

* * *

По правде говоря, одна только мысль о том, что она может его потерять, разрывала ей сердце. Пенни любила Маркуса больше, чем можно было любить кого-либо. Она любила его больше, чем прежде, и порой это абсолютное чувство, высмеивавшее её собственные заявления о независимости, по-настоящему пугало. Она любила его хмурость, взгляды, готовые к войне, грубые манеры, голодные и властные любовные ласки. Пенни любила в Маркусе всё, и каждый день вселял в неё уверенность, что она больше не может без него обходиться.

Но в последнее время Пенни не ощущала себя безмятежно.

По какой-то загадочной причине в памяти часто всплывали слова Франчески.

«Если любишь его, ты не сделаешь из него заключённого. Его главной мечтой всегда была свобода. Хочешь убить его мечту? У него подошвы горят. Он хочет, чтобы всегда было широко открытое окно, через которое можно будет сбежать».

Хотя тогда Франческа говорила с ней так, чтобы напугать, Пенни считала, что в её словах было много правды. Пенни была уверена в одном: ей нужно быть осторожной,