Гнев изгнанника - Монти Джей Страница 23

— Я…

— Джесси, девочка, подержи-ка.

Моя кровь застыла в жилах, когда меня перебила женщина в возрасте, сидящая на диване. Она подозвала пальцем девушку, стоящую передо мной, а затем бросила на стеклянный кофейный столик пластиковый пакет с белым порошком.

Я бы, наверное, спрятал его под коврик, как кокаин, если бы она не достала из сумочки погнутую серебряную ложку и чистый шприц.

Боль отзывается эхом в груди, когда я вспоминаю, когда в последний раз видел такую иглу. И как впервые увидел нечто подобное.

Мне было восемь лет, когда я впервые застал отца за употреблением наркотиков. Была середина января, земля была покрыта снегом. Запах белого уксуса, который слишком долго простоял на солнце, привел меня в его спальню.

Когда я спросил, что он делает, увидев синюю повязку на его предплечье и наполненный шприц, направленный в вену, он взорвался. Разгневанный тем, что я помешал ему, он выкинул меня на улицу и запер дверь.

Я простоял в морозную зиму несколько часов, без обуви и верхней одежды. Только я и снег, пока не появилась бабушка. Я пробыл два дня в больнице, где меня лечили от переохлаждения.

Папа даже не заметил, что я пропал. Даже не вспомнил, что оставил меня на улице.

После этого я перестал ему мешать.

— Ты в порядке? — спрашивает Джесси.

Эти слова возвращают меня в настоящее. В мое настоящее, а не в прошлое, которое я не мог контролировать, а в мою нынешнюю жизнь. Я сам выбрал быть здесь, окружить себя этим, а не моим отцом, как раньше.

Я переводил взгляд на Джесси, которая все еще смотрела на меня. Мои глаза скользили по ее телу, я уверен, что она думает, будто я ее разглядываю. Я следил за линиями ее тела и в изгибе ее руки нашел то, что искал.

Небольшие красновато-пурпурные синяки украшают кожу вокруг ее вен. Моя челюсть напрягается. Героин еще не успел отнять у нее красоту. Уверен, она все еще убеждает себя, что это обойдет ее стороной.

«Это только ради удовольствия», наверное, как-то так она думает.

— Это Оукс дал? — спрашиваю я, ошеломленно указывая на пакетик с героином.

— Да, хочешь по…

— У тебя есть максимум месяц до того, как начнут выпадать первые зубы. Может, неделя, прежде чем вены на твоих руках лопнут, и ты начнешь искать место для укола между пальцами ног, — выплюнул я, глядя ей прямо в глаза. — Ты не умрешь красивой, но умрешь молодой.

Я оставляю ее сидеть там с полуоткрытым ртом, проталкиваюсь через толпу в узком коридоре и срываю свою дверь с петель. Хотелось бы мне верить, что мои слова достаточно шокировали ее, чтобы она бросила это дерьмо, но я не питаю большого доверия к человечеству.

Когда героин обволакивает тебя своими холодными, скользкими объятиями, он шепчет тебе на ухо сладкие слова и обещает, что тебе не будет больно. Он заставляет тебя поверить, что все, что тебе нужно, – это он, а потом забирает все, что у тебя было, и остается единственным, что у тебя осталось. Ты следуешь за ним, веришь ему, пока он не приводит тебя на кладбище и не бросает лицом вниз в могилу, которую ты сам себе и вырыл.

Ты умираешь слабым, больным и одиноким.

И героина больше нигде нет.

Дрожащими руками я вытаскиваю из-под старой кровати спортивные сумки, бросаю их на смятые простыни и запихиваю в них всю свою жизнь.

Две сумки.

Все, что определяет меня, поместится в них.

— Джи! Чувак, где ты был? — раздается от открытой двери невнятный голос Окли, его ноги в ботинках тяжело стучат по полу. — Я даже не заметил, как ты пришел.

Я хватаю с пола черные джинсы и запихиваю их в сумку. Я сжимаю губы, пытаясь не открывать рот, но знаю, что не смогу сдержаться.

— Куда так спешишь?

Взглянув на него, я быстро его оглядываю.

Коричневые волосы торчат в разные стороны, как будто он только что встал с постели. Глаза стеклянные, белки покраснели. Судя по кругам под глазами, я бы сказал, что он не спал как минимум сутки. Слишком занят пьянством, наркотиками или их продажей.

Это не тот Окли, которого я встретил несколько лет назад.

Я учился в восьмом классе, а он был второкурсником, когда его отца посадили. Мы дружили уже некоторое время до этого, но после ареста его отца я заметил, что он изменился.

Иногда дети с плохими родителями становятся замечательными людьми, но другие? Они делают то же, что делает Оукс, – становятся тем, что почти разрушило их в детстве.

— Я ухожу, — бормочу я, ударяясь плечом о его плечо, прежде чем взять футболки из комода.

— Уходишь? О чем ты, блять, говоришь? — спрашивает он, пока я запихиваю в сумки еще одежду.

Растерянность на его лице, от которой между бровями образовалась глубокая морщина, заставляет меня усмехнуться, и я с горечью в горле качаю головой.

Засунув руку в передний карман, я вытаскиваю пачку денег и с силой прижимаю ее к его груди.

— Я же тебе говорил. Я, блять, тебе говорил. Никакого героина, — мой резкий голос царапает мое пересохшее горло.

Гнев и разочарование обжигают меня, когда наши взгляды встречаются.

Он знает, почему я не связываюсь с этой дрянью, и все равно сделал это. Я не должен удивляться или злиться – мы не друзья, уже давно.

Я держался рядом с ним, хотя и ненавидел наркотики, потому что ему было плевать на мою фамилию. Эгоистично, но я думаю, что оправдывал дерьмовое поведение Окли, потому что было приятно просто быть собой рядом с кем-то. Не Джудом Синклером.

Просто Джудом.

Но теперь я начинаю понимать, что эта версия меня? Это тоже не я.

Окли нервно сжимает челюсть, считая деньги, которые я ему дал.

— Не знал, что мне нужно с тобой согласовывать, как я веду свой чертов бизнес.

— Ты дерьмовый местный наркоторговец, который сдохнет в тюрьме или на улице до двадцати пяти лет. Я бы не назвал это бизнесом.

— Твои проблемы с отцом дают о себе знать, Джи.

Мои кулаки сжимаются, суставы хрустят от напряжения.

— Иди на хер, — вырывается у меня сквозь стиснутые зубы.

— Я дал тебе крышу над головой, подкинул легких заказов, чтобы ты мог заработать, потому