В твоих глазах - Амабиле Джусти Страница 20

Глава 7

Франческа

Заботливость Софии может стать навязчивым геморроем, когда хочется сказать пару слов и уйти без промедления. Я спрашиваю её, может ли она прикрыть меня перед Королевой Червей, а София продолжает интересоваться, как я, не нужна ли мне помощь, врач, градусник, прохладная ткань на лоб. Я должна быть благодарна за её отзывчивость, но от доброты мне не становится легче.

— Что с тобой случилось? Вчера вечером ты так внезапно ушла, а сегодня утром не ответила на мой звонок… Тебе плохо? — продолжает расспрашивать меня с тревогой.

Не хочу вдаваться в подробности, рассказывать, что вместо того, чтобы терять сон из-за нападения и раны, которая на лице обжигает кожу, я схожу с ума из-за потери браслета, который ничего не стоит и ничего не значит. Я не открываю ей, что сегодня утром, после тысячи мысленных колебаний — идти или остаться, идти или нет, я вернулась в клуб, а теперь намерена сесть на поезд до Коннектикута ещё до наступления ночи.

* * *

Энни улыбается мне, и это хуже, чем ножевое ранение. Когда пытаешься не сломаться, улыбка может стать смертельным врагом. Поэтому я показываю ей своё уверенное лицо, или, по крайней мере, пытаюсь это сделать. Она спрашивает меня, как я, что делаю, как продвигается работа и учёба. Мои ответы расплывчаты и очень условны. Всё прекрасно, я переехала, у меня всё ещё есть работа, университет отлично начался, у меня даже появилась подруга. А рана? Как я её получила? В «Безумном шляпнике». Разрезала торт, и, не знаю как, нож выскользнул у меня из рук и, что забавно, попал мне в лицо. Но это ничего, пройдёт. Всё замечательно и…

«И я не ела нормально уже несколько дней.

А вчера вечером на дискотеке я выбила всё дерьмо из какого-то придурка.

И выкурила целую пачку сигарет.

И мне одиноко, и…»

— А у тебя, случайно, нет нового номера Маркуса? Я пыталась позвонить на его старый мобильный, но тот больше неактивен.

Энни перестаёт улыбаться.

— Маленькая моя… — печально шепчет она. — Что случилось?

— Почему что-то должно случиться? — отвечаю вопросом и слишком поздно понимаю, что у меня агрессивный тон человека, который выставляет руки, потому как что-то-абсолютно-идёт-не-так.

— Я не знаю… Эта просьба… После того как Маркус ушёл, ты сказала, что хочешь начать всё сначала и предпочитаешь его не видеть, что тебе лучше без него, что намерена забыть прошлое… А теперь?

Она смотрит на меня, как в те дни, взглядом, который говорил и продолжает говорить: «Вы двое вместе — плохая идея. Вы никогда не делали ничего хорошего. Каждый из вас разжигал в другом злобу. Вы утешали себя, подпитывая ненависть друг друга. Вы плохо функционируете вместе. Ему хорошо с Пенни. Ты тоже должна найти кого-то, кто откроет в тебе свет».

Я знаю, о чём она думает. Ненавижу её за то, что так думает. Я ненавижу Энни за то, что она так думает.

— Я передумала, — выпаливаю я. — Разве нельзя? Где написано, что, сказав что-то, человек должен быть этому верен до самой смерти? Нельзя вот так просто списывать людей со счетов, спустя столько лет. Я бы хотела поговорить с ним. Узнать, как он себя чувствует. Это смертный грех? Есть какой-то бог, который может обидеться?

— Маркус в порядке, — Энни отвечает, быстро наклоняя голову набок, словно птичка.

— Так вы получаете от него новости?

— Время от времени Монти звонит Маркусу. Он счастлив, детка, он счастлив с Пенни.

— Я не собираюсь разрушать его идеальную жизнь, боже упаси! Хочу просто поговорить с ним. Мы были вместе много лет. Я ждала его годами. А он вернулся и сказал: «Прощай» и «Пошла на хрен». Знаю, он сказал не совсем так, но какая разница, были ли слова любезнее? Смысл был именно такой. Я отпустила его. Не доставала. За последние два года и шесть месяцев я училась, окончила школу, поступила в колледж, переехала в другой город. Я много чего сделала. Мне просто хочется узнать, чем занимался он. Я даже не знаю, где Маркус живёт! Всё, что знаю — он с мордашкой грёбаного ангела.

Энни сначала молчит и просто смотрит на меня с отчаянием. Я не хотела быть агрессивной, но с ней, если проявить хоть немного мягкости, всё равно что пытаться пробить резиновую стену. Её нежные глаза, сладкий голос, неторопливые манеры завораживают тебя, опутывают паутиной «пожалуйста» и «добрый вечер», и вот ты обнаруживаешь, что работаешь в чайной комнате, одетая как идиотка, не понимая, как туда попала. Я благодарна ей и её мужу. Они любили меня. Защищали. Но думаю, я имею право знать, где Маркус. Мне не выписывали запретительный ордер!

— Это он велел не давать мне номер? — спрашиваю я, широко раскрывая глаза.

— Нет, конечно, нет.

— Значит, Пенни?

— Абсолютное нет, — отвечает она, почти шокированная моими выводами. — Никто из них никогда не накладывал на это вето.

— Однако и мой номер телефона они не хотели узнать или поинтересоваться, как я поживаю.

— В разговоре с Монти не было случая, чтобы Маркус не спросил о тебе. Но, да, он никогда не просил твой номер.

— Почему? Может, он не уверен в своих чувствах к Пенни? Может, он боится, что, увидев меня снова…

— Скорее всего, он боится, что именно ты слетишь с катушек, увидев его снова. И судя по всему, он не зря так думает. Ты расстроена, дитя. Что случилось? Ты чувствовала себя намного лучше…

Я не чувствовала себя лучше. Я играла свою роль. Но когда пустяка достаточно, чтобы вызвать воспоминания, боль и потребность, почти агонию, это значит, что бомба внутри тебя закончила свой кровавый обратный отсчёт. Я ощущаю, как взрываюсь. Но если хочу чего-то добиться, я должна сохранять спокойствие, я должна сохранять спокойствие. Я должна сохранять спокойствие.

«Не срываться. Улыбайся, будь умницей, считай до миллионатристатысячдвадцатисеми».

— Ничего не случилось. Просто… я подумала, что услышать его снова, может стать очередным шагом в моей новой жизни. Не вижу в этом ничего плохого. Извини за резкость, но я много учусь и мало сплю, и… эти хрустальные лебеди новые, правда?

В следующие минуты я пытаюсь отвлечь внимание Энни от моего