Измена. Ты нас променял (СИ) - Барских Оксана Страница 18

Пашка Измайлов всегда отличался повышенном чувством справедливости, и мне стало стыдно, что я вообще втянула его в свои семейные разборки.

– Не переживай, Паш, я приду со своим адвокатом по бракоразводному процессу. Я консультировалась с ним сегодня, и он сказал, что мое заявление и снятые следы физического воздействия с моего тела могут послужить весомой причиной для судебного разбирательства по разделу бизнеса и имущества при разводе.

– Хочешь отжать у мужа дело? – вздернул бровь Пашка и слегка нахмурился.

– Мы компанию вместе поднимали, половина – моя законная. Я долго думала над этим и поняла, что не стану подставлять вторую щеку. Иначе уважать себя перестану.

– Ясно, – кивнул он и ничего более не сказал, но мне показалось, что он слегка расстроился. И я даже знала, почему. Кажется, он решил, что я должна была проявить гордость и отказаться от всего, что было нажито в браке с Давидом. Вот только я хоть и была гордая в какой-то степени, но придерживалась позиции, что за свое нужно бороться и вцепляться в него зубами, не позволяя шакалам отнять то, что ты нажил собственным трудом. Не позволю почивать на лаврах ни Ольге, ни кому бы то ни было другому, кто может там появиться у Доронина в будущем.

Если он хотел, чтобы всё осталось сугубо между нами, то зря надеялся утаить всё это.

После того, как я услышала, что после допроса его отпустили и даже не собираются выдвигать против него дело, я решила, что просто так это не оставлю.

Если Давид и его тетка думают, что могут обманывать меня и помыкать мною, оставить у разбитого корыта, вешая лапшу на уши, то они глубоко ошибаются.

Если при уходе из дома я и не думала о том, что буду бороться до конца за каждую копейку, то сейчас была настроена решительно.

Я должна думать не только о себе и своей гордости, но и о своем малыше в животе. Долгожданном и любимом. Всё это принадлежит ему по праву, и я не имею лишать его достатка только из-за своего эго.

Пашка ушел в душ, а я осталась одна на кухне. Уже в который раз прозвучала мелодия входящего вызова телефона, но я не приняла его.

Свекровь.

Совершенно не знаю, о чем с ней говорить.

Сегодня я должна была придти, по ее мнению, к ней в квартиру, где она собиралась устроить очную ставку с Давидом, но я не собиралась больше с ними контактировать. Не тогда, когда чувствовала, что я отныне не в безопасности.

Вот только ее настырность не знала границ, и я сдалась, решив держаться максимально нейтрально, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени.

Зря я всё же тогда в кафе ушла, ничего не сказав. Нужно потянуть время, чтобы они не знали с Давидом, чего от меня ждать.

– Да, Жанна Игнатьевна? Я была в уборной, не слышала звонок, – сразу начала я оправдываться, хоть в душе мне это и претило. Утешало лишь то, что делала я это специально.

– Слава богу, трубку наконец взяла, Алевтина, – выдохнула с облегчением свекровь, и в ее голосе я не услышала фальши. – Я уж начала переживать, что с тобой что-то случилось. Исчезла так быстро, я перенервничала. Подняла на уши всех, включая твоих родителей, никто тебя не видел.

– Да, мне плохо стало, и я ушла, – тихо сказала я, осознав, что не придумала, что сказать насчет своего побега. И это начало вызывать у нее лишние вопросы.

– Скажи мне, в какой ты гостинице, и я тотчас же приеду. Еще не поздно, сразу же к Давиду поедем. Я ему звонила, он сейчас в офисе. Взбешенный, правда, уж не знаю, какая муха его укусила.

Ага. А вот я прекрасно знала, какая. Муха правосудия. Он бесится, что я подала на него заявление в полицию. И мы оба знали теперь, что дело приняло серьезный оборот.

– Я не могу, Жанна Игнатьевна, – призналась я и прикрыла глаза, желая, чтобы этот разговор поскорее закончился. – Я заболела.

– Нужно ваш с Давидом брак спасать, Алевтина. Болезни сейчас не место.

Она была как всегда категорична и не желала слушать моих оправданий. В ее голос добавились командные нотки, и я прикусила губу. Кажется, она во что бы то ни стало намерена заставить меня приехать. Вот только зачем? Ее беспокоит лишь то, кому останется бизнес, и была полной дурочкой, раз поверила, что она может принять мою сторону. Не стоило забывать, что Жанна Игнатьевна – тетка Давида. Не моя.

– Я никуда не поеду, – сказала я наконец категорично, давая понять, что подмять меня им под себя не удастся. – И видеть Давида сейчас не желаю. Мы вчера с ним уже говорили, и с меня достаточно. Мне вполне хватило нашего с ним разговора. Он ясно высказал свою позицию.

– И какую же?

Я будто наяву увидела, как высокомерно и по-учительски вздернула бровь свекровь.

– Он не признает, что был не прав, и считает, что я должна на всё закрыть глаза.

– Я правильно понимаю, что мой мальчик хочет сохранить брак?

Вот оно.

Мой мальчик.

Ну конечно.

Какие бы гнусности не совершал Давид, для нее он всегда останется ее мальчиком, который…

… просто оступился.

… просто сделал глупость.

… просто совершил оплошность.

… просто свернул не туда.

Но он не такой. Нет. Не такой.

– … его соблазнила эта злобная стерва Ольга. Говорила я тебе, держи эту стерлядь подальше от семьи. Слушалась бы меня, сейчас не плакала бы. Раз Давид сохранил остатки своих мозгов, и они все не утекли ему ниже пояса, тебе нельзя оплошать сейчас, Алевтина. Обиды обидами, а брак нужно спасать, пока горячо. Не успеешь оглянуться, как переборщишь со своей обидой, и в это время Ольга подсуетится и окрутит нашего Давида. Присядет ему на уши и поминай как звали. Ночная кукушка дневную перепоет, сама ведь в курсе. Ты у нас девочка умная, Алевтина, и должна понимать, что такие мужчины, как Давид, на дороге не валяются. Думаешь, почему я к моим годам одна и даже ребенка не завела? А потому что была гордая. Не простила так однажды своего мужчину, погуливал он у меня по молодости. Он на коленях стоял, умолял, чтобы я вернулась к нему. И знаешь что? Ушла я, гордо махнув хвостом, и что ты думаешь? Женился он на разлучнице, она ему трех детишек родила, до сих пор вместе живут, уже пятеро внуков у них. А я что? А я одна. Такой ты судьбы хочешь? Я сто раз пожалела, что когда-то поддалась своей гордости и упустила любовь всей своей жизни. Думаешь, не все мужики такие, Алевтина? Все они кобели, да вот только многие женщины глаза на это закрывают, и ты должна, если не хочешь в одиночестве умереть.

Жанна Игнатьевна продолжала высказывать то, что накипело у нее в сердце, а я слушала, чувствуя, как на меня волнами накатывает отчаяние.

Вот не казалась она мне злой и желавшей мне разорения.

Будто бы говорила от души. То, что у нее на сердце лежало.

И если бы не подслушанный мною ее разговор с адвокатом, я бы сейчас растаяла, расклеилась и, возможно, расплакалась бы, после чего последовала бы ее житейскому совету.

Призналась бы, что ребеночка от Давида долгожданного жду.

Но…

Пресловутое но…

История не терпит сослагательного наклонения, вот и я не могу стереть из памяти ее разговор.

– Я не буду мириться с Давидом, – сказала я тихо, вклиниваясь в ее монолог, но она меня, на удивление, услышала сразу и замолчала.

Тяжко вздохнула, словно осуждала меня, а затем отступила.

– Ладно. Тебе нужно время остыть в любом случае. Всего несколько дней прошло. Я тогда пока узнаю, что там с Ольгой, этим Данилом и матерью Давида. Ох неспроста эта крыса Лариса появилась снова в нашей жизни. Позвоню тебе через несколько дней.

Мы распрощались, и я осталась наедине со своими мыслями.

Крыса. Никогда бы не подумала, что услышу подобные слова от Жанны Игнатьевны в адрес другого человека. Видимо, она и правда держала обиду на свою младшую сестру до сих пор.

Я поставила чайник и принялась подогревать еду. Нужно поужинать. Не заставлять же Измайлова голодать и уж тем более готовить еду себе самому. Он ведь приютил меня по доброте душевной. Кем я буду, если так по-свински поступлю?