Дьявол во плоти - Реймон Радиге Страница 7

и ни на чем больше не настаивая, я повез ее в такси к родителям жениха, находясь в состоянии духа приговоренного к смерти, который до последней минуты надеется на какое-нибудь чудо. Дом ее родственников все приближался и приближался, а чудо все не происходило. И тут вдруг Марта, постучав в стекло, отделявшее нас от водителя, попросила его остановиться у почтового отделения.

Мне она сказала:

— Подождите минуточку. Я только позвоню свекрови, что нахожусь от них слишком далеко, чтобы поспеть вовремя.

В течение нескольких последующих минут я изнемогал от нетерпений, но, заметив продавщицу цветов, набрал, одну за одной, целую охапку красных роз. При этом мне не столько хотелось доставить удовольствие Марте, сколько вынудить ее солгать сегодня еще раз, когда она будет объяснять своим родителям, откуда взялись эти розы. Наш тайный уговор во время первой встречи сходить в какую-нибудь рисовальную студию, ее нынешняя ложь по телефону, которую она сегодня же вечером повторит своим родителям, и к которой я добавлю ложь насчет своих цветов — все это доставляло мне удовольствие гораздо более сладостное, чем поцелуй. Ибо, целуя раньше губы девочек, порой без особого удовольствия (не сознавая, что удовольствия нет, потому что нет любви), я и теперь не слишком желал губы Марты. Тогда как участие в заговоре, подобном нашему, приключалось со мной впервые.

Марта вышла с почты — сияющая после своей первой лжи. Я дал шоферу адрес бара на улице Дону.

Она словно гимназистка пришла в восторг от белой куртки бармена, от грации, с какой он встряхивал серебряные сосуды, от странных и поэтичных названий смесей. Время от времени она вдыхала аромат моих роз, с которых пообещала написать акварель и подарить мне на память о сегодняшнем дне. По моей просьбе она показала фотографию своего жениха. Я нашел его красивым. И, чувствуя уже, какое значение она придает моим мнениям, я дошел в своем лицемерии до того, что назвал его даже очень красивым, впрочем, тоном настолько неубедительным, что заставлял предположить, будто говорю так из одной только вежливости. Мне казалось, что это должно заронить сомнения в душу Марты и навлечь на меня ее признательность.

Но после полудня настало время подумать и о главной цели ее поездки. Жених Марты, вкусы которого ей были известны, полностью доверился ей в выборе мебели и прочей обстановки. Однако ее во что бы то ни стало хотела сопровождать собственная мать. Марте едва удалось добиться, чтобы поехать одной, поклявшись, правда, не делать глупостей. Сегодня ей предстояло подобрать мебель для их будущей спальни. Хоть я и пообещал себе не проявлять крайнего удовольствия или неудовольствия, что бы Марта там ни сказала, мне пришлось сделать над собой изрядное усилие и продолжать идти по тротуару спокойным шагом, который теперь никак не согласовывался с ритмом моего сердца.

Поначалу эта обязанность — сопровождать Марту — показалась мне в чем-то даже неловкой. Ведь мне предстояло помочь ей обставить спальню для нее и кого-то другого! Но потом я усмотрел во всем этом способ обставить спальню для нее и для самого себя.

Я так быстро забыл про этого жениха, что если бы через какую-нибудь четверть часа ходьбы мне напомнили, что в этой спальне рядом с ней будет спать другой мужчина, я бы изрядно удивился.

Ее жених отдавал предпочтение стилю Людовика XV.

Дурной вкус Марты проявлялся иначе — ее тянуло к японскому. Мне, таким образом, пришлось сражаться сразу с обоими. Это был бег наперегонки. Догадавшись по первому же слову, куда она клонит, я должен был тут же указать на нечто совершенно противоположное, которое мне, впрочем, так же не нравилось, лишь бы потом притвориться, что уступаю ее капризу, отказываясь от этого предмета ради другого, меньше раздражающего взор.

Она все шептала при этом: «Он ведь так хотел розовую спальню!» Уже не осмеливаясь более признаться мне в собственных пристрастиях, она стала приписывать их своему жениху. И я догадывался, что через несколько дней мы вместе над ними посмеемся.

Однако я не вполне понимал эту ее слабость. «Если она меня не любит, — думал я, — то какой ей смысл уступать, жертвовать и своими вкусами, и вкусами того молодого человека в угоду моим собственным?» Сам я никакого смысла в этом не находил. Наиболее простым было бы признаться себе, что Марта меня любит. Но я был убежден в обратном.

Марта сказала: «Оставим ему хотя бы розовые обои». Подумать только — «оставим ему»! Уже из-за одних этих слов я чуть было не ослабил хватку. Но «оставить ему розовые обои» было равноценно тому, чтобы попросту все бросить. Я стал расписывать Марте, насколько розовые стены будут невыгодно оттенять простую и скромную мебель, которую «мы выбрали», и, все еще опасаясь ее возмущения, посоветовал уж лучше выбелить спальню известкой!

Это ее добило. Впрочем, за этот день Марта так намучилась, что снесла последний удар совершенно безропотно. Она только и смогла вымолвить: «В самом деле, вы правы».

Завершая этот изнурительный день, я поздравил себя со столь удачно предпринятым ходом. Мне удалось превратить (предмет за предметом) этот союз по любви, или скорее, по влюбленности, в союз по расчету — и какому расчету! Ибо как раз расчет-то тут был совершенно ни при чем, и каждый находил в другом лишь те достоинства, которые сулит союз по любви.

Расставаясь со мной в тот вечер, она, вместо того, чтобы избегать отныне любых моих советов, стала просить меня, чтобы я как-нибудь на днях помог ей в выборе остальной обстановки. Я пообещал свою помощь при условии, что она поклянется никогда не рассказывать об этом своему жениху, поскольку единственное, что могло ему помочь примириться с этой мебелью спустя какое-то время (если только он любит Марту), была бы мысль о том, что она выбрана его невестой по доброй воле и к ее же удовольствию, которое он просто обязан с ней разделить.

Когда я вернулся домой, мне показалось, что я прочитал по глазам моего отца, будто он все уже знает насчет моей сегодняшней проделки. Разумеется, он ничего не знал. Да и откуда бы он мог узнать?

— Ладно, чего уж там, — сказала Марта. — Жак наверняка привыкнет к этой спальне.

Ложась спать, я твердил себе, что если она думает о своем замужестве на сон грядущий, то ей теперь придется взглянуть на него несколько иначе, чем в предыдущие дни. Что касается меня, то каким бы ни оказался исход этой идиллии, я был заранее хорошо отомщен —