Дьявол во плоти - Реймон Радиге Страница 23

Я говорил, тщательно выговаривая каждый слог, чтобы ей было легче понимать. Но, возбужденный этим кукольным пиршеством, я нервничал, а из-за невозможности говорить быстро все больше помалкивал, хотя тоже испытывал потребность в болтовне и детских признаниях. Я склонял ухо к самому ее ротику. Я впитывал ее лепет.

Я чуть не насильно заставил ее выпить ликеру. Потом мне стало ее жалко, словно опьяневшую птичку.

Я надеялся, что ее опьянение послужит моим планам, потому что для меня мало значило, отдаст ли она мне свои губы по доброй воле, или же нет. Конечно, вся неуместность этой сцены в Мартиной гостиной была мне очевидна, но ведь я желал Свею, как желают какой-нибудь сладкий плод, поэтому убеждал себя, что наша любовь ничуть не пострадает и у любовницы не будет повода для ревности.

Я взял ее руку в свои, которые казались мне теперь ужасно неуклюжими. Мне хотелось раздеть ее и убаюкать. Она прилегла на диване. Я встал, склонился над ней, прикоснулся губами к ее затылку, там, где начинались волосы, еще по-детски пушистые. Я отнюдь не заключил по ее молчанию, что мои поцелуи ей приятны; просто она не умела оскорбиться, а никакого вежливого способа остановить меня по-французски не находила. Я впивался в ее щеки, и мне казалось, что из них вот-вот брызнет сладкий сок, как из персика.

Наконец, я добрался по ее губ. Она терпеливо сносила мои ласки, словно маленькая мученица — зажмуривая глаза, сжимая губы. Единственный жест отказа, который она позволила себе, было слегка качать головой слева направо, справа налево. Сам я не заблуждался на этот счет, но губам моим в этом движении чудился ответный поцелуй. Я вел себя с ней так, как никогда с Мартой. Это сопротивление, которое и сопротивлением-то по-настоящему не было, тешило одновременно и мою дерзость, и мою лень. И я был достаточно наивен, чтобы считать, будто дело и дальше так пойдет, и что взять ее силой не составит мне большого труда.

Я никогда не раздевал женщин, скорее наоборот — это они меня раздевали. И вот я взялся за это предприятие — неловко, начав с чулок и туфелек. Я целовал ее икры, маленькие ступни. Но стоило мне попытаться расстегнуть ей корсаж, как Свея принялась отбиваться, будто чертенок, не желающий спать, и которого укладывают силой. Она колотила меня, пинала ногами. Я ловил эти ноги на лету, прижимал к себе, целовал. В конце концов наступило пресыщение. Я остановился, как останавливается гурман, отведавший слишком много крема и сластей. Теперь можно было в рассказать ей о моей хитрости, и о том, что Марта сейчас в отъезде. Я заставил ее пообещать, что она не проболтается Марте о нашем свидании, когда они встретятся. В том, что мы с Мартой были любовниками, я открыто ей не признался, но оставил возможность догадаться об этом из моих слов. Когда же, насытившись ею, я спросил из вежливости, увидимся ли мы еще когда-нибудь, то наслаждение тайной заставило ее ответить: «До завтра».

Больше я на квартире у Марты не появлялся. И, кто знает, может, и Свея больше не приходила туда звонить в закрытую дверь. Я ведь сознавал все-таки, насколько достойным порицания было мое поведение с точки зрения расхожей морали. Но разве не сила обстоятельств придала Свее такую ценность в моих глазах? Случись это не в Мартиной комнате, а в каком-нибудь другом месте, разве возникло бы у меня столь сильное влечение к ней?

Но угрызений совести я не испытывал. И маленькая шведка стала мне безразлична не потому, что я вспомнил о Марте, а потому просто, что я высосал из нее всю сладость.

Несколько дней спустя пришло письмо от Марты. В конверте оказалось еще одно — от ее домовладельца в Ж…, который уведомлял ее, что не позволит превратить свой дом в дом свиданий, как бы я не старался, приводя туда женщин и пользуясь для этого ключом, который она мне доверила. От себя Марта добавляла, что имеет теперь прямое доказательство моей неверности. Больше я ее не увижу. Конечно, она будет страдать, но уж лучше страдать, чем быть дурой.

Я знал, что все это пустые угрозы, и что мне достаточно будет написать ей в ответ какую-нибудь ложь, а в крайнем случае и правду, чтобы свести их на нет. Но меня задело, что, говоря об окончательном разрыве, Марта не грозилась покончить с собой. Я обвинил ее в холодности. Я решил, что ее письмо недостойно каких бы то ни было объяснений. Поскольку, окажись я сам в подобной ситуации, то хотя бы ради приличия прибегнул к подобной угрозе (разумеется, всерьез о самоубийстве не помышляя). Неистребимый отпечаток возраста и школярства: я был убежден, что некоторые виды лжи буквально требуются от нас кодексом страсти.

Итак, передо мной в моем любовном ученичестве предстала новая задача — обелить себя в глазах Марты и обвинить ее самое в том, что она домохозяину верит больше, чем мне. Я объяснял Марте, насколько ловок оказался этот новый маневр Маренов и их приспешников. Да, действительно, Свея заходила проведать ее, и как раз в тот момент, когда я писал ей письмо, сидя за ее столом. Если я и открыл ей дверь, то потому только, что заметил ее из окна, и, зная, как эту девушку пытались отдалить от Марты, не мог допустить, чтобы она подумала, будто ее лучшая подруга сердится на нее из-за этой мучительной разлуки. Ведь она, без сомнения, пришла тайком и ценой бесчисленных трудностей.

Таким образом, я мог объяснить Марте, что чувства Свеи по отношению к ней остались неизменными. И я завершал письмо, расписывая, какое это было удовольствие, говорить о ней, о Марте, с ее ближайшей подругой.

Эти новые хлопоты заставили меня проклинать любовь, которая принуждает нас отчитываться в наших поступках; тогда как я предпочел бы вообще никому не давать отчета — ни другим, ни самому себе.

Однако, рассуждал я, должно быть любовь сулит весьма большие выгоды, если все мужчины так охотно жертвуют ей свою свободу. Я хотел стать поскорее настолько сильным, чтобы суметь обходиться вообще без любви, и чтобы не жертвовать ни одним из своих желаний. Я еще не знал, что одно рабство стоит другого, и что лучше уж быть рабом своего сердца, чем своих страстей.

Как пчела собирает мед и наполняет им соты, так и влюбленный наполняет свою любовь любым, даже случайным