Рита, или Топор за сценой - Ирина Июльская Страница 21

Следующее пробуждение и возврат в реальность подарил ему встречу с бабушкой, единственным родным человеком на этой Земле. Она сидела рядом, держа его за руку. Ее рука была живая и теплая, его – холодная, как у мертвеца. Он сквозь растрескавшиеся, почерневшие от запекшейся крови губы, позвал:

- Бабушка, не уходи. Дай мне воды.

Она поднесла к его губам маленький больничный поильник для лежачих и он с жадностью стал пить. Сознание медленно возвращались к Игорю.

Тамара Елизаровна терпеливо ждала, когда внук придет в себя. Прилетев самолетом из Магадана, она нашла одного из приятелей Игоря еще по институту. Он и рассказал ей, что ее внук в больнице, правда, не знал в какой, но это уже было нетрудно выяснить. Покойный муж Тамары Елизаровны, намного ее старше, – еще при Советской власти, большую часть жизни прослужил на Севере, в Магадане и вышел в отставку в звании генерала МВД. Однако прожил на пенсии недолго, сердце фронтовика подвело. Игорю было пять лет и деда он помнил очень смутно, еще и потому, что тот часто бывал в разъездах. Тамара Елизаровна, однако, была рада, что муж не дожил до трагической гибели дочери в автокатастрофе на одной из дорог между золотыми приисками Колымы. Она погибла в возрасте тридцати семи лет, ее сыну Игорю только исполнилось шестнадцать и он еще учился в выпускном классе школы. В той аварии много темных пятен, помимо дочери погиб водитель и глава компании золотых рудников, с которым мать Игоря состояла в отношениях. Тамаре Елизаровне не удалось ничего узнать, на дело наложили гриф «Секретно» и перевели в другое ведомство. Так Игорь и остался вдвоем с бабушкой. О своем отце он ничего не знал. В свидетельстве о рождении в графе «отец» - у него стоял прочерк, а отчество у него было дедово. С этим и рос. В детстве ему говорили, что его отец геройски погиб, выполняя задание Родины, но чем он становился старше, тем мать предпочитала больше отмалчиваться на его вопросы и он, поняв, как ей неприятна эта тема, перестал задавать их. Погиб и погиб.

Уход и лекарства медленно, но верно возвращали Игоря Нирозова к жизни. Он, подгоняемый стыдом, не мог пользоваться уткой в палате на шестерых, поэтому, едва опомнившись, стал самостоятельно ходить в туалет, порой от слабости, держась за стены. Врач Сергей Александрович, расценил это как хороший знак. Однако, причин для радости не было совсем. Помимо зависимости у Игоря обнаружили СПИД, что относило его к разряду токсичных, как сейчас говорят, пациентов. Сергею Александровичу еще предстояло самое неприятное: сообщить об этом Тамаре Елизаровне и самому Игорю.

Известие о тяжелой, во многом неизученной болезни, повергло Нирозова в глубокую апатию. Бабушка, как могла, пыталась поднять его дух, но весь ее многолетний сценический опыт актрисы был бессилен перед фактом, - жизнь внука догорает, как свечной огарок. Некогда красивое, с утонченными, благородными чертами лицо заострилось, глаза запали и погасли, в них не было жизни, а только пустота и обреченность. За все время пребывания в больнице никто из друзей и былых партнеров его не навестил, все отвернулись, как от чумного. Наверняка, о его страшном диагнозе им стало известно раньше, чем он сам о нем узнал. У этой группировки сильные связи повсюду.

Игоря выписали через несколько дней, коек в стационаре катастрофически не хватает, а идти ему некуда. Его место занял другой фаворит и шоу продолжится до тех пор, пока кто-то из них не сломается и не будет выброшен, как и он, на свалку. С трудом и за немалые деньги удалось через агентство недвижимости снять небольшую квартирку в панельной пятиэтажке на окраине Москвы. Туда после больницы и перебрался Игорь вместе с бабушкой.

Глава 21 Тяжкие признания

Тамара Елизаровна потихоньку осваивалась в съемной квартире. Давалось ей это непросто. Вставала по утрам и на кухне, под включенную радиоточку, варила кашу, лепила вареники или сырники, заваривала чай, кофе. Осознание того, что за нее этого никто не сделает, заставляло Тамару Елизаровну налаживать жизнь в стенах, где повсюду прослеживаются следы чужих людей. В молодости, когда гастролировала, подобное переносила с легкостью. Ей даже нравились гостиницы в незнакомых городах, пусть и не всегда комфортные. Она знала, что у нее есть свой дом, ее очаг, где тепло и уютно, и где ее ждут родные люди. Человек привязывается к своему месту, а в семьдесят лет, тем более. Тамара Елизаровна вспоминала, как тяжело привыкала после Москвы к Магадану, его суровому, хмурому климату, как ей в то время помогали книги Джека Лондона и спасали гастроли в южные края: Крым и Краснодарский край, в Грузию и Абхазию, где море и много солнца, так не хватавшего ей на Севере.

Игорь просыпался поздно, нехотя поднимался с кровати, нехотя умывался и брился. Ел медленно, аппетит полностью отсутствовал. Он проглатывал приготовленную бабушкой еду, исключительно из уважения к ней, ее заботам и хлопотам. Не хотел ее расстраивать. Если б не она, он так и валялся бы днями в постели небритый, немытый, обросший, чего раньше никогда себе не позволял. В зеркала не заглядывает, лишь в маленькое, когда бреется. Игорь не хотел видеть своего отражения, одного взгляда ему хватило, чтобы в ужасе отшатнуться от зеркала. Нирозов возненавидел себя, свою иссохшее тело, свою болезнь, которую воспринял, как заслуженную кару свыше. Он не был нарциссом, но с детства знал, что красив. Ему всегда об этом говорили, - все: знакомые и незнакомые. И часто при этом восклицали, как сын похож на мать, будто они видели его отца и могли сравнить! Как быстро, за какие-то полгода, он превратился в абсолютную рухлядь и с каждым днем разваливается все больше. А еще и эти страшные галлюцинации, неотступные свидетели его порока и грязных игрищ, где все зафиксировано, как на кинопленке. Самое ужасное, что ему по-прежнему хочется всего этого! Жажда разврата и похоть даже на краю жизни не оставляют его в покое. Настолько Зверь заполнил его собой и терзает, давая понять, что не оставит до самой смерти.

Игорь с трудом поднялся с постели. Накинул халат и пошатываясь, пошел в ванную, где принял душ, побрился. После чего поздоровался с бабушкой, хлопотавшей у плиты, и сел за