Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ Страница 10

Когда церемония закончилась, я села в повозку и вернулась домой. Меня удивило, что шторку повозки приподняла служанка, а не брат, который обычно помогал мне спуститься. Я выглянула – брат уже спешился, в руках он сжимал пурпурные поводья и задумчиво гладил коня по гриве.

– Молодой господин, мы прибыли. – Я подошла к нему и слегка поклонилась на манер служанки.

Старший брат опомнился, тотчас бросил кнут слуге и обратился ко мне со словами:

– Это было радостное зрелище!

– Было бы чему там радоваться…

Я замерла, как только эти слова слетели с моих губ. Хорошо подумав, я поняла, что именно брат хотел сказать, – и мне стало неловко.

– Значит, в следующий раз я не буду брать тебя с собой.

Похоже, он снова рассердился на меня.

– Конечно, следующего раза и не будет, награждать-то будет некого! Если только ты не отправишься на войну, не одержишь победу и не будешь выглядеть, как он.

Мы привыкли перебраниваться, поэтому слова сами собой срывались с языка.

Старшему брату ответить было нечего. Он опустил взгляд и улыбнулся. Сегодня он в самом деле вел себя очень странно. У меня на глазах он прошел через врата. Я невольно, призадумавшись, покачала головой.

Когда мы с братом вошли во двор, я сразу увидела мать с высокой прической. Она вышла из дома с Сюй-гугу и служанками. Я поприветствовала их.

– Вы идете во дворец? Мы только оттуда.

Мать улыбнулась и пригладила волосы на висках.

– Я не успела сменить одежды.

– Почему вы идете туда так скоро?

Меня всегда удивляло, почему тетя всегда ходит на ужин вместе с моей мамой.

– Сегодня во дворце устраивают прием. Императрица будет очень занята хлопотами, я не смею ее беспокоить. – Мать улыбнулась. – Она попросила прийти на прием вместе с твоим отцом. Ты только не серчай на него.

Что-то в ее словах было не так. Я отвела взгляд и спросила:

– Император дает банкет в честь Юйчжан-вана?

Мать удивилась.

– Ты и это знаешь?

Я гордо задрала подбородок и ответила:

– Не просто знаю! Мы с братом только что вступили в армию!

Лицо матери потемнело.

– Возмутительно! Бесстыдное ты дитя! Не дóлжно золотым ветвям и яшмовым листьям [56] сражаться и проливать кровь!

Я бросила взгляд на своего молчаливого брата, и мне стало не по себе.

Мать всегда упорно защищала честь семьи. Она всю свою жизнь ненавидела ханьцев и считала воинов грубыми и дикими варварами. Она не придала значения тому, что император пожаловал Сяо Ци титул вана. А сейчас император устраивает прием в его честь и приказал прибыть и старшей принцессе. Неудивительно, что матушка недовольна.

– Я просто пошутила…

Чтобы не сердить родную мать, я подмигнула брату.

– Матушка не права, – заговорил вдруг брат. – Юйчжан-ван – выдающийся воин с непобедимой армией.

От его слов я лишилась дара речи. Он перечит матери с совершенно серьезным выражением лица – раньше он никогда так себя не вел. Он продолжил:

– Эр-цзы [57] стыдно. Сегодня я понял, на что должен пойти настоящий мужчина!

Мы с матерью оцепенели.

Матушка нахмурила свои тонкие, изогнутые полумесяцем брови и недоуменно поинтересовалась у меня:

– О чем твой старший брат говорит? Что за вздор?

Я рассмеялась и ответила:

– Он просто своих книг начитался! Матушка, не обращайте на него внимания, пусть делает что хочет!

Я отправилась сопровождать матушку, сейчас мне уже было не до брата. Но незаметно оглянулась и бросила на него взгляд – он стоял на том же месте. Из него будто душу вытянули.

В ту ночь во дворце был большой пир. Мой отец на нем тоже был, и вернулся он очень поздно. Я отдыхала в покоях матушки и занималась вышивкой, когда он проходил мимо. Коротко взглянув на отца, я сразу заметила, что он был слегка пьян. На следующий день, в полдень, я вышла из родительских покоев и снова столкнулась с отцом. Тот на мгновение замер и странно посмотрел на меня. Я не понимала, что со мной не так, – неужели я недостойно повела себя?

Следующие несколько дней шли непрекращающиеся дожди, из дома я не выходила, и сил прихорашиваться у меня не было. Отец возвращался домой поздно, матушка в своих покоях за закрытыми дверями переписывала священные тексты. Все были чем-то заняты, кроме меня, умирающей от скуки. Я решила поприставать к брату, желая услышать от него еще что-нибудь о Юйчжан-ване. Но ничего нового и интересного я не узнала, и любопытство мое осталось не удовлетворено.

Как жаль, что брат не смог встретиться с ним лично. Прием был не совсем обычным семейным ужином, поэтому ни он, ни я присутствовать не смогли. Тогда я спросила его, знает ли он хотя бы, как выглядит этот Юйчжан-ван. Он, не раздумывая, ответил:

– У него квадратное лицо, большие уши, еще у него львиная пасть и тигриная борода, ну и еще медвежье сердце и смелость, как у леопарда.

Разумеется, я понимала, что все это сказки, однако, живо представив образ генерала со слов брата, рассмеялась так сильно, что шелковый веер выпал у меня из рук.

Дождь усиливался, и не было ему конца. В тот день, когда природа особенно бушевала, из дворца пришло сообщение, что тетя желает меня видеть. Я уже хотела ложиться спать, поэтому решила особо не наряжаться. Быстро собравшись, я направилась в императорский дворец.

Я спешно прибыла по первому же зову тети, однако в Чжаоян ее не оказалось. Служанка сообщила, что она пошла навестить императора. Я не знала, как скоро она вернется, и от скуки отправилась в Восточный дворец, чтобы повидаться с Ваньжу-цзецзе.

В Восточный дворец привезли свежие сливы. Откусив от плода сочный бочок, я в ярких красках описывала Ваньжу-цзецзе, что собственными глазами видела на церемонии награждения Юйчжан-вана. Ваньжу и несколько других наложниц изумленно вытаращили глаза.

– Я слышала, что Юйчжан-ван убил десятки тысяч людей, – тихо произнесла Вэй Цзи, и сердце ее сжалось от тревоги, а лицо исказилось от отвращения к генералу.

Другая наложница, понизив голос, сказала:

– Боюсь, он унес столько человеческих жизней, что не счесть! Еще я слышала, что он человеческую кровь пьет!

Я была не согласна с женщинами. Только я собралась поспорить, как в разговор вмешалась Ваньжу-цзецзе – она покачала головой и сказала:

– Как можно доверять слухам с улиц? Да даже если они правдивы, разве они не говорят