Сногсшибательная Мэри (ЛП) - Ренделл Никола Страница 48

Внезапно, я вспоминаю, что оставил Майкла в вытрезвителе. В моей голове всплывают образы, как он бил кулаками по прутьям, как хмурился, свирепел и ревел. По правде говоря, я, вероятно, мог бы вытащить его оттуда. Но я этого не сделал, потому что он заслуживает того, чтобы быть там, посреди рвоты и шума. Ни разу, ни разу он не спросил об Энни. В моих руках девочка переворачивается и засовывает большой палец в рот. Я убираю её волосы со лба пальцами и смотрю на шрам на её щеке. Внутри у меня всё переворачивается. Этот шрам у нее по моей вине — Энни получила его, когда маленький мяч для детского бейсбола, в который мы играли, отскочил от земли и ударил её в глаз. И когда это произошло, я помню, как подумал, что, возможно, соцслужбы решат, что это сделал Майкл. Может быть, детский сад, за который я плачу, наконец, поймет, на что похожа её жизнь, и что крики и вопли ранят её гораздо больше, чем любая царапина на коже.

Я слышу шаги Мэри и вижу, как она входит в гостиную, держа в руках тарелку с двумя бутербродами и маленькой миской кетчупа.

Кетчуп. Эта женщина точно знает меня, как облупленного.

Я макаю сэндвич в кетчуп и откусываю огромный кусок. С набитым ртом я говорю:

— Я устал, а когда я устаю, у меня нет фильтра. Поэтому, возможно, я слишком тороплюсь. — Я запихиваю в рот ещё один большой кусок. — Но раз уж ты приготовила для меня жареный сыр с кетчупом, я думаю, что мы должны быть вместе.

Мэри хихикает и сворачивается рядом калачиком, наблюдая за мной в мерцающем свете телевизора.

Часть меня понимает, что она, вероятно, собирается сказать что-то вроде «Полегче» или «О, Джимми, это так глупо».

Но Мэри берет себе половину сэндвича, обмакивает уголок в кетчуп и говорит:

— Может быть и так.

Чёрт. Я внимательно слежу, как на экране телевизора изготавливают резиновые уплотнители. Кажется, Мэри действительно только что это сказала. Просто взяла и сказала, что мы должны быть вместе. Я смотрю на неё, а потом на Энни, на «Как это устроено», и на печенье, которое она также принесла с собой из кухни.

— С ней всё было в порядке? — шепчу я. Я не вижу лица Мэри, потому что она прижимается ко мне, но чувствую, как она кивает у меня на плече.

Этот кивок. Этот сладкий, полный энтузиазма кивок.

— У меня нет большого опыта общения с детьми. Но она особенная. Я действительно хочу, чтобы ей было лучше, чем сейчас.

Господи. Я тоже. Я хочу быть её отцом во всех отношениях вместо Майкла. Но это не так, и поэтому я должен брать то, что могу получить.

— По крайней мере, сегодня она счастлива и в безопасности.

Мэри протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь.

Боже мой. Счастлива не только Энни. Я тоже. Иметь возможность вернуться домой, к ней, — вот счастье. Это и есть безопасность. Это то, что мне было нужно. Этого мне не хватало.

Ничего особенного. Ничего безумного. Только она. Это. И мы.

______________________

Примечание:

1 — Fireball Cinnamon — смесь виски, корицы и подсластителя, производимая компанией Sazerac

Глава 32

Мэри

После утверждения Кёртисом нового плана занятий по физиотерапии и моих заверений, что Джимми не нужно проводить никаких дополнительных тренировок в ночное время, слава тебе, Господи, мои следующие два дня были полностью посвящены Джимми и футболу. Ровно в девять утра я отправляюсь на Солджер Филд и два часа работаю с Джимми. Мы делаем перерыв на обед, а после обеда — ещё два часа. Я изучаю его тренировочный режим, который абсолютно изнурителен. Я узнала, что он может пробежать сорок ярдов за 6,4 секунды, и, согласно некоторым показателям, которые я вообще не понимаю, это довольно медленно. Я узнаю, что когда он не беспокоится об Энни, которая теперь вернулась к своему отцу, он живет, ест и дышит футболом. Это непрекращающаяся, постоянная, почти навязчивая идея, которая может сделать человека абсолютно безумным. И он безжалостен к самому себе. На каждый пойманный мяч есть пропущенный, который Джимми помнит. Для отработки каждого тачдауна он сосредотачивается на перехватах.

Однако я заметила одну закономерность. Когда Джимми не думает об игре, когда он не напряжен и не измотан, то отлично совершает почти все передачи. Мне интересно, что произойдёт, если я смогу заставить его сосредоточиться на чем-то ещё. Мне интересно, улучшится ли ситуация, если я смогу вытащить его из круговорота мыслей.

После того, как я помогаю ему размять ноги — и это самое эротичное из всего, что я когда-либо делала, потому что эти бедра, Господи Боже, — я следую за ним на тренировочное поле. Толпа массивных парней толкает большие металлические и виниловые приспособления. Я пытаюсь воспроизвести страничку из Википедии у себя в голове. Кажется, они называются санями. Может быть. Выглядит достаточно бессмысленным, чтобы быть правдой. Стоя рядом с ним, я изучаю руку Джимми во время броска. Сейчас он без рубашки, и терапевтическая лента пересекает его повреждённое плечо.

— А о чем ты думаешь, когда бросаешь? — спрашиваю я.

Джимми поднимает голову и смотрит на меня.

— Ммм. Делая пасс? — он плавно и легко бросает мяч Вальдесу, а тот бросает его обратно. Я смотрю, как его огромные пальцы сжимают швы, когда он поворачивает мяч в руке, а затем готовится бросить его еще раз.

— Стой так, — говорю я и сажусь на газон, разглядывая его тело.

Он замирает с мячом в руке.

— Боже, ты такая сексуальная.

— Как и ты, солдат.

Джимми улыбается и снова бросает мяч тем же плавным, легким, красивым движением.

— Ладно, теперь реально брось его. Дай мне посмотреть, как работают эти «большие пушки».

Джимми слегка хихикает и говорит Вальдесу:

— Отойди дальше.

Боже.

Взяв мяч двумя руками, он возвращает его обратно. Я, наконец, понимаю, почему мышцы пресса называют стиральной доской. Его ноги идеально расставлены, плечи расправлены.

Как только он собирается бросить мяч, я говорю ему:

— Чемпионский момент, Джимми. Сделай это или умри…

И он, наконец, бросает.

— Ну, это был хреновый бросок.

Джимми кашляет и берет другой мяч.

Пока я смотрю на тело Джимми, которое мне так нравится, и его лицо, которое заставляет меня таять, в моей голове возникает неожиданная мысль.

А что, если проблема вовсе не в его плече. Джимми здоров и силен, и все рентгеновские снимки в его карте показывают, что его плечо прекрасно восстановилось после операции. Когда он был всего лишь запасным защитником, как сказала мне Бриджит, он мог совершить практически любую передачу, независимо от того, насколько сложна она была. Но потом Джимми стал квотербэком, и всё пошло к чертям.

Поэтому я встаю и делаю вид, что занята своим блокнотом. Мы говорим об обычных вещах. Например, что моему Вранглеру нужны новые шины. О том, что Джимми хочет купить мне новые шины. О том, что я не позволю ему купить мне новые шины. О том, что мы ещё посмотрим. На протяжении всего разговора, лишь наполовину сосредоточенный, Джимми делает серию смертельно точных, идеальных бросков, снова и снова.

Вот тогда-то я и устраиваю ему небольшое представление. Я сгибаюсь в талии и делаю вид, что роюсь в своей сумке. Но я вижу, что он наблюдает за мной с вот-же-ж-охренеть выражением лица, которое определённо меня распаляет. Ещё один прекрасный пас на Вальдеса. Шестьдесят ярдов — запросто.

Но тут я вижу Радовича. Он снова в кроксах, поэтому Фрэнки сегодня со мной не пришёл. Он сосредоточен на Джимми и давит свою банку.

Джимми готовится к броску, и я говорю:

— Ред Булл идет.

Джимми успокаивает себя, сосредотачивается, и на его лице появляется то выражение, которого не бывает даже тогда, когда он пытается сдержать оргазм. Такое сосредоточенное лицо у него бывает, когда он бросает под давлением. Когда все смотрят на него, и Джимми начинает сомневаться, удастся ли ему сделать хороший бросок…