Выброшенная жена дракона. Вернулась почти добровольно - Таня Драго Страница 5

он мой муж.

Глаза Миры расширились, но она промолчала, ожидая продолжения.

— Моя семья — род Эраленов — магический, зажиточный. Мы выращиваем кристаллы силы и торгуем с половиной континента. — Я провела пальцем по краю чашки. — Меня выдали замуж, казалось, по любви. Я действительно думала, что люблю его. Как же иначе? Он был... ослепительным.

Я горько усмехнулась, вспоминая, как замирало сердце, когда Дьярвет входил в комнату. Как дрожали руки, когда он касался меня. Как я просыпалась по ночам, чтобы просто смотреть на его спящее лицо, не веря своему счастью.

— Казалось, мой жених был суровый... нет, просто жестокий. Но эта жестокость казалась мне силой. Красивый, да, что есть, то есть — черноволосый, зеленоглазый. Кожа бледная, будто высеченная из мрамора. Руки сильные, но с тонкими пальцами музыканта. Дракон, как и все из рода Наджелайна, даже побочные ветки вроде Авельтанов.

Я взяла чашку с чаем, но не стала пить — просто грела руки о тёплую керамику, вдыхая аромат трав, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— И год всё было хорошо, ну я так думала. Я старалась быть идеальной женой — готовила его любимые блюда, носила платья тех цветов, которые ему нравились, читала книги, которые он рекомендовал. Я думала, он счастлив. Я была счастлива. — Мой голос дрогнул. — А потом во время праздника Летнего Солнцестояния, при всех гостях — а их было не меньше сотни— муж сказал, что я ему надоела. Что я пресная, как несолёная каша. Что я несостоятельна как жена. Что я... что я пустое место.

Мира ахнула, прижав руку ко рту. Её глаза наполнились слезами.

— Я стояла там, в платье, которое шила три месяца, с цветами в волосах, которые собирала на рассвете, и чувствовала, как мир рушится. Как каждый взгляд, направленный на меня, полон жалости или злорадства. — Я сделала глоток чая, чтобы скрыть дрожь в голосе. — А через пару дней, в ночи, когда я наконец перестала плакать и забылась тяжёлым сном, он пришёл в мою комнату. Мы спали уже отдельно. Разбудил меня, сказал собрать вещи. Я думала... я надеялась, что он отправляет меня в летний домик, чтобы избежать сплетен. Но он выставил меня за двери замка, который я считала своим. Без денег, без тёплой одежды, только с тем, что я успела схватить.

Я помнила ту ночь так ясно, будто это было вчера. Холодный ветер, пронизывающий до костей. Звёзды, равнодушно мерцающие в небе. Тяжёлые ворота, захлопнувшиеся за моей спиной с финальным лязгом. И его лицо — безразличное, словно он выбрасывал не жену, а надоевшую игрушку.

— И к отцу с таким горем не пойдёшь. О, я знала, что скажет отец — сама виновата, и вообще, стыдно. Эралены не терпят поражений. Эралены не становятся посмешищем. — Я горько рассмеялась. — А больно-то как было... Будто кто-то вырвал сердце и растоптал его. Я не могла есть, не могла спать. Каждый вдох был мучением. Ну вот я и решила — исчезнуть. Уйти туда, где никто не знает имени Эрален. Где никто не покажет на меня пальцем и не прошепчет: "Вот она, та, которую выгнал муж".

— И правильно сделали, госпожа, — тихо сказала Мира. — Как оказалось, неплохо решили.

Я кивнула, глядя на свои руки — руки, которые когда-то дрожали от страха и отчаяния, а теперь были сильными, уверенными, знающими своё дело.

— Пять лет жила прекрасно. Мне стал нравиться Донк — его шумные рынки, его пряные запахи, его свобода. Здесь никому нет дела до твоего прошлого. Здесь важно только то, что ты можешь предложить сейчас. — Я провела рукой по волосам, заправляя выбившуюся прядь за ухо. — А тут, понимаешь, он. Словно призрак из прошлого. Я увидела его на рынке и сначала подумала, что сошла с ума. Что это видение, кошмар наяву.

Я поставила чашку на стол, заметив, что мои руки снова начали дрожать. Мира взяла мою руку и сжала её своими шершавыми пальцами. Её кожа была тёплой, живой, настоящей — якорь в реальности, когда воспоминания грозили утянуть меня в бездну.

— Сейчас даже думается — хорошо, что появился. Теперь не больно. — Я посмотрела ей в глаза. — Ничего я с ним не делала, Мира. Отправила обратно. Пусть подохнет чудовищем в окружении роскоши.

Мира покачала головой, и в её глазах мелькнуло что-то тёмное, почти хищное.

— Получил ещё маловато, госпожа. Надо было добавить.

Я рассмеялась — впервые за месяц искренне, от души, чувствуя, как что-то тяжёлое отпускает внутри.

— Знаешь, Мира, я думала об этом. Когда он сидел там, прикованный, беспомощный... часть меня хотела продолжать. Хотела, чтобы он почувствовал каждую каплю боли, которую причинил мне. — Я покачала головой. — Но потом поняла — он не стоит моей ярости. Не стоит того, чтобы я снова стала... такой. Чтобы превратилась в чудовище, подобное ему.

Она понимающе кивнула, и морщинки вокруг её глаз стали глубже.

— Вы не такая, госпожа. Вы добрая. Всегда были. Просто... иногда даже у самых добрых людей есть причины для гнева.

Я смотрела на свои руки — руки, которые держали плеть, которые были в крови Дьярвета. Руки, которые теперь снова ухаживали за цветами. Руки, которые научились исцелять вместо того, чтобы причинять боль.

— Спасибо, Мира. За понимание. И за то, что не боишься меня.

Она улыбнулась, и её лицо осветилось изнутри, словно кто-то зажёг свечу под её кожей.

— Как можно бояться того, кто выкупил меня у хозяина, который морил голодом? Кто научил меня читать и писать? Вы — лучшее, что случилось с нами всеми, госпожа.

Я покачала головой, чувствуя, как к глазам подступают слёзы — не от боли, а от благодарности, от того, что после всего, что случилось, я всё-таки нашла семью. Не по крови, но по выбору.

— Он не вернётся, Мира. Он получил урок. И потом, Донк далеко от Атала. Слишком далеко даже для его гордыни и мести. Преодолеть полконтинента только от того, что тебя побили, мне кажется, сомнительное удовольствие.

А теперь вопрос, кого я убеждаю, себя или Миру?

Дьярвет Авельтан не из тех, кто прощает унижение. Не из тех, кто забывает обиды. И если он узнает, кто отправил его ко мне... если выяснит, кто стоял за его похищением...

Он вернётся. И тогда нам придётся встретиться снова.

Боюсь ли его? Наверное, уже