Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 32

— Не сговорена, — тут же обрадовал Фёдора Михайла. — И вроде как милого друга у нее нет, никто ей не по сердцу. Но это я уж постараюсь узнать, царевич. За один раз с таким и не справишься.

Фёдор кивнул.

— Что ж. Займись. Завтра к вечеру желаю тебя с докладом видеть.

— Слушаюсь, царевич.

Михайла поклонился и вышел. А Фёдор посмотрел на осколки бутылки — и тоже вышел.

Рудольфус так и ждал в соседней комнате. И не слишком удивился словам друга.

— Едем, Руди! В «Лилию»!

* * *

Женщина листала книгу.

Странное это зрелище? Необычное.

Не принято вроде бы такое. Заняться тебе нечем? Ну так вышей чего, или по хозяйству, с детьми — да мало ли забот? У этой женщины они тоже были.

Но надо было решить, что делать дальше.

И книга могла помочь.

Любой чужак увидел бы у нее в руках «Жития святых». Но под золоченой обложкой скрывалась другая — черная.

И не каждый смог бы прочитать письмена на страницах. Даже и открыть книгу не смог бы.

Каждый раз тяжелый серебряный замок в виде змеи требовал крови. Жадно пил ее, прокалывал ладонь клыками…

Любой другой человек был бы отравлен ядом, который содержался в застежке. Но не эта женщина.

Яда в ней было более, чем достаточно и своего.

— Сила. Да, сила…

Были, были под черной обложкой ритуалы, которые могли ей помочь. Но для них требовался ребенок. И не абы какой — ребенок сильной древней крови.

А где такого возьмешь?

Впрочем, женщина не отчаивалась.

Она упорно искала, собирала сведения, распускала во все стороны свои щупальца. Рано или поздно найдутся те, кто ей надобен. Рано или поздно.

Женщина внимательно читала, облизывала губы…

Отражалось оно так в стекле, что ли?

Но если бы кто увидел…

Из-под розовых губ показывался не человеческий, а змеиный язык. Тонкий, раздвоенный на конце. Или это просто так виделось?

Недаром же говорят, что зеркала показывают истинную суть человека?

Вот зеркало в углу ее и показывало. Только сказать никому не могло. У него-то языка не было. Увы.

* * *

Фёдор открыл глаза, потер лоб. Вроде и не пил он вчера много…

Конечно, лекарь оказался рядом со своим боярином. Сидел в уголке, глядел на происходящее. А ежели боярин с девушкой решит уединиться, так он с ними пойдет.

Нет, не третьим.

Просто у девушек много болезней бывает. Сами-то они и не скажут, даже если знают. А могут и попросту не знать. Все хвори по-разному себя являют. Вот лекарь ее и осмотрит. И ежели что заподозрит — боярин себе другую выберет. А как иначе?

Вот, к нему Фёдор и подсел.

— Поздорову ли?

— Благодарствую, царевич, все хорошо, — лекарь воззрился на царевича с интересом. Что надобно-то? Девушку осмотреть?

Фёдор тянуть не стал.

— Помнишь, пару дней назад ты бабку осматривал, на ярмарке?

— Помню, как не помнить. Только там ничего страшного, отлежится — и хватит с нее.

Адам Козельский ценил себя очень высоко, и на лечение разных бабок размениваться не любил. Он боярина лечит, а тут какая-то… может, и не холопка, ну так прислуга. Немногим лучше! Тьфу!

— Мне надобно, чтобы ты ее еще раз осмотрел.

Адам дураком не был.

Ну, надо — так надо. Глупых вопросов он тоже задавать не стал. Ни зачем, ни почему… задал умный.

— Когда ее осмотреть надобно, царевич?

— Завтра?

— Можно и завтра, царевич. После полудня?

Фёдор подумал, и кивнул.

— Да, после полудня. И еще… я хочу пойти с тобой.

— Зачем? — зря Фёдор порадовался смышлености лекаря. Ненадолго ее хватило.

— Надо так. Скажешь, я твой помощник.

— В таком виде, царевич?

Фёдор оглядел себя.

Да хороший у него вид, хороший, и кафтан… м-да. У нас все помощники лекаря в алом бархате и ходят, ага. С золотым шитьем, с собольим мехом на опушке, в сафьяновых сапогах…

— Найдется у тебя, чего надеть?

— Как не найти, царевич. Можешь встать, я рост посмотрю?

Фёдор послушно поднялся. Лекарь прикинул, подумал…

— Да, найду. Когда мне завтра явиться?

— Давай к полудню. Как раз пока я переоденусь, там и ко времени будет.

Лекарь молча склонил голову. Получилось это как поклон, и Фёдор гневаться не стал. Пусть его…

Вина он выпил, было. Бутылку. А продажными девками не соблазнился, хотя Руди и подмигивал, и намекал на какие-то чудесные умения девушек.

Но Фёдору не хотелось.

Его мысли занимала медноволосая красавица. Ведь и правда хороша собой! Не первая красавица, к примеру, Борькина женка куда как красивее, только вот прикоснуться к царице Марине Фёдор даже щипцами не смог бы. И как с ней Борька только в постель ложится? Жуть! Фёдору бы трон предложили, и то не согласится! Она ж…

От нее холодом тянет. Ледяным, страшным…

А вот Устинья — теплая. К ней руки протягиваешь, и греешься. Такое чувствуется.

Одна из девушек была похожа на Устю, но Фёдор даже не поглядел в ее сторону. Не нужна ему подделка! Ему настоящую хочется. И завтра…

Завтра он окажется рядом с ней.

Рядом…

Под эти мысли и уговорилась бутылочка франконского вина, а потом и вторая, третья. И завтра наступило незаметно…

Фёдор подорвался с кровати, посмотрел в окно…. Нет, еще не полдень.

— Царевич, ты умойся, а я одежду уже подготовил, — Михайла погрешил против правды. Воду правда принес он. А вот одежду готовили другие слуги. Но кого волнуют подобные мелочи?

Уж всяко не его!

И не Фёдора, который сунул голову прямо в таз с водой, а потом встряхнулся, словно собака, на половину комнаты, и уточнил.

— Там лекарь не пришел?

— Нет пока.

Фёдор кивнул.

— Ладно. У тебя что?

— Немногое, царевич. Много за ночь и не узнаешь, — развел руками Михайла.

Так-то справедливо. Ночью все спят, разве что совы ухают. А холопка Лукерья, которая выскочила к красавчику на свидание, больше верещала под ним, чем разговаривала. А что?

Бабы — они больше всего разболтать готовы после этого дела. Тогда они размякшие, податливые и за языком не следят. Михайла точно знает. Не впервой ему… иные и про захоронки свои али хозяйские так душевно все выбалтывали, про планы докладывали…

— И что ж узнал?

— Что не сговорена твоя боярышня, царевич, я