Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская Страница 30

- Может лучше я? - предложила свою кандидатуру Юозапа.

- У меня быстрее выйдет. Ко мне, знаешь ли, точно не привяжутся, - хмыкнула Герта, потирая пальцем шрам на щеке. - Даже оружие доставать не понадобится, а тебе в случае чего помахать придется.

Действительно полезть к старшей сестре мог бы только умалишенный. Со статью и размерами першерона она у любого отбивала желание цепляться.

Гертруда спустилась вниз, а мы принялись раздеваться. На спинки кроватей развесили сырые плащи и куртки, стянули напрочь мокрющие сапоги. Да, переносная печка или на худой конец жаровня оказалась бы сейчас истинным удовольствием!

В дверь постучали. Мы с Юзой как были в исподнем и босые, единым движением схватились за клинки.

- Да? - громко спросила я.

- Это Герта, со мной прислужник.

Мы расслабленно выдохнули. Махнув Агнесс рукой на дальний угол, мол, давай туда, я дождалась пока Юза встанет за дверью, и уже только после этого повернула ключ в замке. Подперев коленом, чтоб не распахнули рывком, стала неспешно открывать вовнутрь. В образовавшемся проеме стояла Гертруда и какой-то мужичок сомнительного вида с двумя ведрами в руках.

- Держи, - старшая сестра сунула мне поднос, заставленный мисками с едой, и вновь повернулась к нему. Стараясь удержать поднос одной рукой, я передала его Юзе, и тут же встала как прежде. А Герта отобрала у мужика ведра и бросила: - Свободен!

Прислужник замялся, норовя заглянуть внутрь, однако сестра закрывала ему весь обзор, второй преградой была я, тоже с не очень ласковым взглядом. Догадавшись, наконец, что тот просто-напросто хочет получить маленькую монетку за труды, я завела руку за спину и пошевелила пальцами; наш условный знак. Юозапа положила мне в ладонь какую-то мелочь. Я высунула руку в дверь, и поманила его к себе.

- Держи.

Мужик бочком подскочил, ловким движением ухватил медную монету, и шустро вернулся обратно. Похоже, сестра припугнула его изрядно.

- Благодарствую. Ежели что, зовите, - он коротко поклонился, а потом припустил по коридору и горохом скатился по лестнице.

Я забрала Гертруды одно ведро, и отойдя от двери, пропустила ее в комнату.

- Водичка! - оптимистично воскликнула Юза, увидевшая ведра. - Хоть сполоснемся чуток.

От воды поднимался легкий парок: горячая, благодать. Мы наскоро умылись, обтерлись от двухнедельной грязи, не до роскошеств хорошей купальни сейчас, и приступили к ужину. Еда была немудреная: вареное мясо большими кусками, каша со шкварками, золотисто-рыжей горкой поджаренный на сале лук, здоровые ломти хлеба и горячая варенуха в кувшине. (Варенуха - глинтвейн) Правда, не та, которую я пила в детстве - с корицей и гвоздикой. Такую подают только в богатом доме, а для простого люда она слишком дорога. Здесь же был обычный травяной завар из мяты и тысячелистника, смешанный наполовину с ягодным самодельным вином и приправленный большим количеством меда. Но, выпив его тоже можно согреться.

Мы заканчивали ужинать, как вдруг Агнесс, уже клюющая носом, заерзала, недвусмысленно намекая, что ей надо на двор.

- Сейчас, все бросили и повели тебя строем, - буркнула недовольная Юза, - Вон в углу пустое ведро, вперед, - девочка замялась, похоже, ей были непривычны подобные удобства. - Давай, если хочешь, мы отвернемся, застенчивая ты наша.

В походах мы не обращали на подобные мелочи никакого внимания; просто удивительная двойственность поведения. В монастырях мы были само смирение и образец добродетели, ну хотя бы старались принять подобный вид, а в 'поле' сквернословили, ругались между собой, справляли нужду друг перед другом без малейшего смущения. Думаю, что настоятельница прекрасно знала о нашем поведении, сама была когда-то боевой сестрой, и не пыталась что-либо изменить. А вот в духовных орденах было все по-другому. Там что в монастыре, что за его стенами - сплошная скромность и следование всем обетам; проще заставить свинью летать, чем монашку непристойно выражаться. Возможно все дело в войне: мы же боевой орден, не до сантиментов бывает, когда кому-нибудь голову сносишь. А уж братья! Те скажут, так скажут: иной раз просто заслушиваешься, как и кого они склоняют!

Когда девочка закончила свои дела, плотно прикрыв крышку на ведре, я решила поподробнее расспросить ее о прежней жизни.

- Агнесс, ты ведь у нас из благородных, можно сказать белая кость, - начала я издалека.

- С чего вы взяли? - насторожилась она.

- Хгм-м. Уж за дур нас совсем не держи, - посоветовала я. - Во-первых, ты племянница настоятельницы, а ее отец маркизом был. Во-вторых - по тебе же сразу видать, где воспитывалась. Скажи, чья ты дочь? - я решила отбросить все политесы.

Не люблю, когда меня норовят поводить за нос.

- Это как?

- У тебя отца как зовут? - продолжила допытываться я.

- А вам зачем? Мне тетка строго-настрого запретила что-либо о себе рассказывать. Вы даже не должны были знать, что я - ее племянница.

От удивления я опешила, но быстро справившись с собой, возмущенно выдала:

- Ничего себе таинственность! Слушай ты, ларчик с потайным дном! Может мы из-за тебя в нехорошую историю влипли, сидим - знать, ничего не знаем! Нам о тебе что-то в монастыре Святого Августина говорить надо? Надо. Тебя же там оставлять придется, вот и давай рассказывай, - продолжила давить я на нее.

- Мне тетка еще одно письмо дала, я его настоятелю должна передать, - наконец выдавила из себя Агнесс.

- Так, красавица! Для меня у тебя все письма? Или может быть стоит хорошенько поискать?! - терпеть не могу подобную таинственность! Нам ведь неизвестно из-за чего на нас тогда напали, то ли из-за письма, то ли из-за нее?

- Нет, это все, - мотнула головой девочка. - Вы должны меня оставить там, а дальше - это не ваши заботы.

Я взбеленилась. Никто, кроме настоятельницы не смел со мной разговаривать подобным образом. А эта сопля позволила себе наглый тон?!

- Смотрите, как мы заговорили! Как от холода рыдать или от стертой