Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 22

— Дня на три, — Устя перед собой ладони сложила, смотрела просительно. — Когда через три дня за ними смерть не придет, ошиблась я, можно мощи на Ладогу везти. А ежели что-то не так пойдет… значит, дура я взгальная, зря шум подняла.

— Так тому и быть, — для внушительности пристукнул посохом об пол Макарий.

Не то, чтобы верил он… и не то, чтобы не верил. Волхвы же, сложно с ними… с одной стороны, не положено ему, с другой — глупо отказываться от того, что пользу принести может.

Устя руками по лицу провела.

— Владыка…

— Что, государыня?

— Поклянись мне сейчас, что ни Любаве, ни Раенским… никому о моей крови, ни слова! Даже не так, о крови сказать можно, а о том, что чувствую я иногда — не надо!

Макарий брови сдвинул.

— Что не так с государыней Любавой? Отчего такое недоверие к свекрови?

— Когда б к свекрови, я б еще подумала, — Устинья смотрела прямо, глаз не прятала. И снова в них зелень проблескивала, яркая, летняя, ровно листья березовые. — А только Любава моему мужу — мачеха, и свой сын есть у нее, за Федора она горой стоит. Не надо, Владыка, не будем друг другу лгать. Мечта Любавы, чтобы сын ее Россой правил, для того она что хочешь сделает, и вы оба с государем о том ведаете.

Макарий не покраснел, а может, и было что, да под бородой незаметно. Зато брови сдвинул, посохом об пол пристукнул.

— Плохо ты, государыня, о свекрови своей думаешь. Ой, плохо… а она в монастырь собирается, молиться за вас будет.

— Владыка, ты ей родственник, хоть и дальний, потому и не буду я государыню Любаву обсуждать, ни слова не скажу. Просто прошу тебя не говорить ей ничего о случившемся. Неужто так тяжко это сделать?

Макарий плечами пожал.

— Не вижу я в том необходимости, но когда ты, государыня, настаиваешь, будь по-твоему. Слово даю, от меня никто о случившемся не узнает.

Устя дух перевела.

— А мне большего, Владыка, и не надобно.

Борис к дверям подошел, слуг кликнул.

— Боярина Репьева мне позовите! Да быстро!

* * *

— Машенька, милая, прошу тебя…

— Илюша, как же я от тебя уеду!

— А каково мне подумать, что я тебя потерять могу? Машенька, вы с Варюшей мне жизни дороже, потому вас тать и похитить пытался, помнишь? Когда нянюшка пострадала…

Помнила Маша, и свой ужас помнила. Потому и себя уговорить позволила, хоть и вырвала у Ильи обещание, что приедет он к ним до родов ее, потому и к Заболоцким пошла вслед за мужем.

С боярином-то и вовсе разговор простой вышел, да и боярыня Евдокия не возражала.

Хоть и болело у нее сердце за дочек, а только шепнула ей пару слов Агафья Пантелеевна. И за Устей пообещала присмотреть, и Аксинье помочь, только забот не добавляйте, и так тяжко.

Зашумело, загудело подворье бояр Заболоцких, принялись они собираться в дорогу, а Илья к Апухтиным съездил, поклонился земно тестю с тещей.

— Николай Иванович, Татьяна Петровна, не велите гнать, велите миловать?

Конечно, спервоначалу испугались родственники, бросились выспрашивать, все ли с Марьюшкой в порядке. Тут-то Илья и признался… не во всем, ну так хоть в половине.

Сказал, что хотел бы Марьюшку из города отправить, нечего бабе беременной здесь летом делать. И родители его тоже в имение поедут. А вот когда теща будет ласкова… не скажет ли она, кто роды у Машеньки принимал? Конечно, и в поместье Заболоцких есть баба опытная, ну так больше не меньше все пригодятся…

Знал Илья, ежели случится что с Машиными родными, ему потом тяжко будет жене в глаза смотреть. Знал, что Аксинья о том догадается.

Пусть лучше уедут Апухтины, ему спокойнее будет.

Чего сам Илья не едет? Его государь покамест попросил остаться. И не лжет он, не заговаривается, Устя-то действительно замуж вышла. Обещала она, что до лета уладится все, тогда и Илья к семье уехать сможет, пару лет им бы и правда в поместье пожить, чтобы Машенька окрепла…

Рассказать не может Илья, но может на иконе поклясться, что дело это государственное! Даже и поклялся, на образа перекрестился, как положено.

И не подвел расчет. Подумали бояре пару дней, поговорили…

И тоже в дорогу собираться начали, с Заболоцкими переговорили, вместе они все поедут, одним обозом. Так и охранять его легче будет.

Илья только порадовался.

Его б воля, он бы и обеих сестер отослал, и ведьм сам удавил… нельзя так-то. А жаль!

* * *

Яшка Слепень от жизни хорошего не ждал.

Когда ты на дороге на большой промышляешь, оно вообще редко бывает, хорошее-то, разве что деньги, за хабар награбленный вырученные. И заканчивается быстро.

Выпил, погулял — считай, уже в карманах дыры, ветер свищет… и снова на большую дорогу.

Выйдешь, кистенем поигрывая, гаркнешь…

Да только вот немного с крестьян и взять-то можно, а купцы или бояре охрану имеют, тут уж не Яшке соваться.

В ватагу какую подаваться?

Ага, ждут тебя там, радуются. Беги, не оскользнись ненароком! Многое мог бы Яшка порассказать о разбойничьих ватагах, из двух едва ноги унес… крысятничал помаленьку, а в ватагах принято все в общий котел, а потом делить. Ну а Яшка всегда сначала о себе радел, потом уж об остальных думал. Вот и удрали они тогда втроем из ватаги, Яшка, Федька да Сенька.

Так, втроем, промышляли они, так их, втроем, и повязали.

Уж повесить собирались, да тут пожаловал в острог боярин Репьев. Яшка его знал, видывал издали, ох и сволочь же… иначе и не скажешь!

У такого милости допроситься, что у солнца — золота. Может, и золотое оно, как скоморох один баял, да что-то монет из солнышка никто не отлил…

Боярин Репьев тоже долго не раздумывал, пальцем потыкал.

— Этот, этот и вон тот. Слепень, жить хочешь?

— Кто ж не хочет, боярин?

— Тогда дело есть для тебя. Поедешь, куда скажут, поживешь дней пять — семь в лесу, на заимке, потом, когда все хорошо будет, отпущу на все четыре стороны. Согласен?

Дураком быть надобно, чтобы не согласиться. Яшка и головой