Притча о судьбе - Мелли Т. Толлэм Страница 20

— Ты сумасшедший, — прорычал он, возвращая свое внимание ко мне. — Я не позволю Лире схватить тебя.

Он бросил взгляд через плечо, встретившись взглядом с оружием, которым была Эулалия, и улыбнулся. Магия потекла из ее рук, сбивая фейри Весеннего двора с крыши и поражая тех, кто окружал Лиру. Она использовала каждое заклинание в быстрой последовательности, одно за другим. В его глазах сверкнула гордость.

— Кроме того, Эулалия легко может постоять за себя.

Шум снаружи выманил Ореллу из её домика, и её взгляд метался между Эуалией, мной и Редмондом. Она встала твёрдо, расправив плечи, и подняла ладони, призывая магию леса так, будто сама была воплощением природы.

Взгляд Финна метнулся к Киерану, ближайшим фейри, к Эулалии.

— Хватай мою пару, Киеран, — крикнул он с гримасой.

Затем Финн просеял нас прочь. Мы падали в пылающий туннель, крик Редмонда эхом разносился в пустом пространстве.

Мы приземлились на мраморный пол тронного зала, ударившись о землю, а Финн растянулся на нас. Финн лихорадочно огляделся вокруг, ища Киерана и Эулалию.

Ему не пришлось ждать.

Тяжелый топот ног донесся в нашу сторону, и рука Киерана опустилась на мою грудь, ощупывая рану. Немного его мерзкой магии потекло внутрь, и крик сорвался с моих губ. Киеран, на мгновение забыв о действии своей силы, попятился с поднятыми ладонями.

Эулалия оттолкнула Киерана в сторону.

— Я его подлатаю.

Мы все выбрались оттуда целыми и невредимыми, если не считать кровавой раны на моей груди. Мое зрение затуманилось, когда сознание померкло, и моей последней мыслью перед тем, как я ударился затылком об пол, было то, что нельзя терять времени.

Мы знали, как спасти Далию. Это был всего лишь вопрос времени.

Глава 8

Малахия

Теперь перед нами лежало двадцать возможных вариантов будущего: десять закончились тем, что Дуана стала моей парой, а десять привели к моей смерти. Когда пророчество предсказывало союз света и тьмы, в его представлении всегда были мы. С силой светил мы бы вторгались в миры; с силой теней мы бы правили ими. Вместе мы стали бы непреодолимой силой.

Однако иногда планы идут наперекосяк, и хотя мы были официально связаны через укус, что-то все равно было не так. Может быть, это было потому, что укус был нанесен насильно, или, может быть, это было потому, что я был очарован мечтами, что она укусила бы меня в ответ. Тем не менее, из этого действия должна была получиться какая-то связь.

Но не было ни искры, ни связи, ничего, чтобы отметить это знаменательное событие… И, в общем, у меня была своя собственная цепь. Она была испорчена, хрупка и легко ломалась, но она была там, прямо рядом с нитью моего брата, который был скрыт тенями.

Я оставался полон решимости довести план до конца, чего бы это ни стоило.

Мы воздвигли бы миры, и другие поклонялись бы нашим стопам.

Начиная с нее.

Моя рука прошлась по материалу мягкого одеяла, убеждаясь, что она все еще лежит рядом со мной. Моя грудь сжалась, когда моя ладонь соприкоснулась с ней, и я открыл глаза, обнаружив её, блаженно спящей.

Моя рука прошлась по изгибам ее тела, скользя по материалу ночной рубашки, по животу и груди, касаясь кожи, мягкой, как шелк. Сменив хватку, я обвив ладонью ее шею. Глубокий, ровный ритм ее дыхания продолжался, когда я убрал выцветшую прядь волос, скрывавшую мою отметину.

Все еще там. Я вздохнул с облегчением.

Подушечки пальцев едва нажали на шрам, будто это могло запечатлеть его на её коже навсегда. Это — всё, чего я когда-либо хотел. Любовь.

Хотя я обладал невообразимой силой, приятной внешностью и сообразительностью, любовь всегда ускользала от меня. Дуана всего лишь боялась меня, а мой отец — он всегда только оскорблял меня. Я никогда не знал нежных прикосновений, объятий или утешения от поцелуя настоящей любви.

Но она знала.

Я откинулся назад с усталым вздохом.

Несмотря на нашу только что возникшую связь, Дуана отказалась позволить мне прикоснуться к ней так, как я хотел. Хотя она была слишком напугана, чтобы прямо отказать мне, отказ заключался в языке ее тела и затравленных глазах, глазах, которые говорили больше, чем когда-либо могли выразить слова. Моя ладонь прижалась к груди, туда где ощущалась золотая с багровым цепь, связывающую нас вместе.

Все еще там.

Когда мне было всего один день от роду, тень эфира прошептала мне обещание, сочетание ее имени и моего в заявлении о самой настоящей связи, которая когда-либо существовала между нами.

Однако другому мужчине каким-то образом удалось похитить ее сердце, разум, тело и душу — моему брату. И если нам с ним суждено снова встретиться… это будет смертный приговор.

Потому что Дуана и я были предначертаны друг другу, как луна и солнце, как звёзды на небе.

Ритм ее дыхания сбился, и я перекатился проверить ее. Хотя ее тело оставалось неподвижным, подергивание век говорило о притворном сне.

Когда-то я считал это слабостью, но годы научили меня прямо противоположному. Ее непоколебимая верность не могла быть разрушена, независимо от того, сколько воспоминаний было стерто.

Во-первых, я недооценил ее упрямство.

Мои глаза крепко зажмурились, пока я осматривал нити предвидения, выискивая любые потенциальные сюрпризы. Воспоминания в снах пока отсутствовали, но ненадолго. В этот день ее нужно будет очаровать дважды.

— Доброе утро, свет мой, — прошептал я.

Его глаза распахнулись, и натянутая, неловкая улыбка растянулась на ее губах.

— Доброе утро, пара.

Я застонал и притянул ее тело вплотную к своему, и ее дыхание сбилось от паники. Несмотря ни на что, я обхватил ее бедро и прижался губами к отметине на шее.

Она отстранилась, и я вздохнул от этого отказа, проводя рукой по лицу.

— Что у тебя на уме, пара? Почему ты притворялась, что спишь?

— Это из-за голосов. Они меня раздражают.

— Ах, да. Эти непрекращающиеся голоса. Я принесу тебе лекарство.

Я оттолкнулся от кровати и подошел к барному стулу, хватая графин с зельем, которое приглушало здешние силы настолько, чтобы заглушить голоса светила эфира. Я очаровал Матильду, чтобы она приготовила это лекарство, а затем заставил все забыть.

Хотя Дуане должно было понадобиться это зелье только раз в день, я давал ей две дозы. Эфир был полон решимости добраться до нее, взывая к ней в ночные часы, не желая сдаваться. Его неустанное стремление заставить вспомнить приводило меня в бешенство.

Дуана