Подводная конкиста - Вита Марли Страница 15

Единственное неудобство, которое терпели тланчане под водой — скудный набор издаваемых звуков. Собственную речь русалки дополняли языком жестов.

Сколько бы опасностей не таили открытые воды, сколько бы страшных историй не рассказывали ушлые ветераны разведки, Иш-Чель обожала подводный мир. Сразу за пределами купола начиналась череда коралловых садов, где среди тысячи анемонов обитало несметное количество разноцветных актиний, мелких рыбёшек, загадочных ракообразных и более крупных представителей морских животных.

Грозный русалочий отряд, однако, мигом всех распугал.

Рыбки шустро попрятались в лабиринте кораллов, моллюски захлопнули свои панцири, зарылся в песок крылатый скат и юркнули под камни суровые мурены. Одна лишь аурига, нитевидная рыба-бабочка, так увлеклась поиском прокорма, что, позабыв обо всём на свете, держала ярко-желтый хвост торчком над зеленью мелких водорослей.

Великий Кулуаканский риф жил по собственным законам. Его невозможно было покорить — лишь согласиться со строгим порядком и следовать всем положенным предписаниям. Здесь большой хищник наводил ужас на жителей подводного мира, а мелкие рыбёшки, дабы компенсировать свою ничтожность, собирались в огромные косяки и двигались, словно единый механизм. Тем же способом передвигались тланчане — слаженно, синхронно, единым строем. Опасный хищник терял ориентир при виде перламутрового блеска их хвостов, а порою принимал целый отряд за огромного и страшного морского аспида, и потому обходил грозных разведчиков стороной.

Но не одним лишь дисциплинированным строем орудовали тланчане. Каждый разведчик имел при себе подводный арбалет на эластичной каучуковой тяге и набор стрел с железным или обсидиановым наконечником. Использовалось это оружие чаще для устрашения, но в отчаянные времена бывали случаи, когда подводный самострел спасал русалочьи жизни.

Иш-Чель привычно следовала за сородичами, но думала вовсе не об акулах с барракудами — все её мысли занимал разбередивший душу чужеземец.

Могу я тоже попытать счастья в этот ваш тапо́к, правитель?

Не зная правил, не ведая ничего об этой беспощадной игре, имея в запасе всего пару недель на подготовку, он вызвался участвовать и получил согласие вождя. Вот только, что человеческий моряк захочет в случае победы? Потребует возвращения на поверхность, к сородичам? Это было бы логично, но пока Иш-Чель хранит свой секрет, ни отец, ни кто-либо из вельмож не сможет помочь ему.

О своём даре тланчана узнала случайно. Неожиданно. Так отчаянно желала помочь, сберечь жизнь этому человеку, что волею случая или самим Божественным провидением открыла неизвестную ранее способность.

И делиться тайной намерения не имела. Пусть хоть три победы одержит в пок-та-пок. Хоть двадцать.

Тем временем за коралловым садом уже виднелась конечная цель.

Корабль, о котором говорил касик, действительно затонул совсем близко к кулуаканским границам. Именно поэтому его не успели обнаружить тланчане из столицы и других городов, и именно поэтому отец позволил Иш-Чель отправиться в этот рейд.

Само судно выглядело плачевно.

Корпус раскололся пополам, большинство мачт обломано, стёкла выбиты, от носовой фигуры остались лишь ангельские крылья.

Корабль нещадно бомбили. Потопили намеренно.

Трофеев с такого обычно — кот наплакал. Хорошо, если найдутся ядра и книппели — ценное для тланчан железо, — остальное будет раскурочено в труху или похоронено под грудой обломков. Ни зеркал, ни прочих мелких безделиц на таком не уцелеет.

— В нижние части судна не погружаться во избежание травм, — командир дал знак тланчане, — Благороднейшей Иш-Чель полагается всё, что чтимая дочь нашего касика найдёт на палубе. Только на палубе.

А вот это совсем издевательство! На палубах обычно толком ничего нет, кроме оборванных снастей и груды деревяшек.

Спорить, между тем, русалочка не рискнула и поплыла в единственное место, где могла разжиться чем-то любопытным: в каюту капитана. Пробраться туда, однако, делом оказалось непростым — в помещении раскардаш царил чудовищный. Рухнувшие балки проломили мебель, кое-где торчали острые обломки и части крепежей, в стеллаж с бумагами попал снаряд и всё это безобразие было щедро присыпано осколками стекла.

От ужаса, что творился на этом судне, по телу тланчаны пробежала дрожь. Знакомое ощущение паники захватило её: слишком свежи были воспоминания.

Иш-Чель машинально бросила взгляд в угол каюты — тесной бочки там не наблюдалось. Только груда досок и непонятного барахла.

К удивлению русалки уцелел, однако, капитанский письменный стол. Небольшой ящик в нём когда-то запирался на ключ, но сейчас замок был сильно искорёжен. Тланчана аккуратно потянула ручку на себя, извлекла груду размокшей бумаги и писчие инструменты.

Для чего был нужен пустой бутыль — не знала, но деревянное перо с изящным золотистым наконечником одобрила и сунула в котомку. Затем выудила изогнутую курительную трубку с золотым теснением по краю табачной чаши и гравировкой на мундштуке — тремя витиеватыми символами. Как следует читать эти завитушки дочь вождя не ведала, но с радостью и волнением сочла находку весомым поводом, чтобы назначить испанцу тайное свидание и под предлогом расшифровки загадочной вещицы, наконец-то снова увидеться с чужеземным моряком.

Глава 16

Эстебану снился сон.

Дивный, неземной, райский.

Будто сидел он на берегу моря. На белом перламутровом песке. Зачерпывал рукой горсть и медленно, не торопясь, высыпал обратно. Берег лениво поглаживали волны. Накатывали убаюкивающе и тут же отступали, переливаясь на солнце всеми оттенками голубого и синего. Тёплые, как слабый тропический дождь.

Вдалеке мерно покачивалась «Санта Люсия». Солнце чертило силуэт корабля, но квартирмейстер мог узнать родное судно хоть в тумане, хоть в кромешной темноте. Помнил каждую деталь, каждую мелочь от бушприта до самой кормы.

Вокруг не было ни шума, ни суеты. Ни жара, ни зноя, ни ветра.

Лишь штиль.

Снаружи и внутри. На море и в душе. Кругом и повсюду — штиль.

Моряки когда-то рассказывали о Поляне Скрипача. Месте, где усталый матрос мог наконец-то лечь на теплую зеленую траву и отдохнуть под звуки чарующей скрипки. Забыть тяготы, забыть печали, забыть обо всём и помнить лишь одно — ад не вечен.

Эстебан нарисовал себе другой рай. Свой. Персональный. Во сне, в его далёком воображении этот кусочек Эдема не был бы полон без неё…

Иш-Чель вытянулась рядом на безлюдном пляже и, зажмурившись, млела на солнышке. Её прелестные ноги скрывала юбка-солнце цвета, который в Испании называли селесте — небесно-голубой, — а роскошные смоляные волосы эффектно разметались на перламутровом песке.

Квартирмейстер находил разбросанные рядом мелкие стекляшки. Круглые, скрупулёзно обточенные морем до гладких переливчатых камешков. И