Попаданки. Розарий для феодалок. - Людмила Вовченко Страница 14

было больше. И каждый новый человек приносил не только руки — он приносил слухи, тревоги, ожидания. К обеду пришла ещё одна женщина — с ребёнком на руках. Стояла у забора, не решаясь зайти. Наташа подошла сама. — Что вы хотите? — спросила она мягко. Женщина сглотнула. — Говорят… вы травы знаете, — сказала она. — Малыш… кашляет. Ночью… плохо. Наташа почувствовала, как внутри всё сжалось. Антибиотиков нет. Доктора нет. И я — не врач. Но я — человек, который умеет думать. — Покажи, — сказала она. Она взяла ребёнка на руки. Мальчик был горячий, глаза мутные, дыхание тяжёлое. Наташа приложила ладонь ко лбу, послушала грудь ухом, как когда-то в жизни слушала знакомых детей у соседки — не как медик, а как взрослый, который боится. — Это может быть простуда, — сказала она спокойно. — Или хуже. Но мы начнём с простого: тепло, питьё, отвар. И никаких холодных ночей. Женщина смотрела на неё как на чудо. Шура подошла, посмотрела на ребёнка и тихо спросила: — Мы справимся? Наташа кивнула. — Справимся. Но осторожно. И впервые за всё время Наташа ясно почувствовала: их дом становится не просто местом, где выращивают картошку и розы. Он становится местом, куда идут за решением. А это значит — на них будут смотреть ещё внимательнее. И ждать ещё больше. К вечеру, когда ребёнок уже дышал легче и пил тёплый отвар, у крыльца снова появился мужчина в плаще. Один. Он посмотрел на двор, на людей, на Наташу. — Вы теперь не просто хозяйки, — сказал он тихо. — Вы становитесь… центром. Наташа не улыбнулась. — Я становлюсь тем, что нужно земле, — сказала она. Мужчина кивнул. — Тогда я скажу прямо. У вас появятся враги. Шура вышла из тени. — Пусть приходят, — сказала она спокойно. — Мы тоже умеем быть неприятными. Мужчина в плаще впервые усмехнулся почти по-доброму. — Верю, — сказал он и ушёл. Наташа смотрела ему вслед, пока он не растворился в сумерках. А потом медленно выдохнула. Потому что понимала: дальше будет не только про посадки и порядок. Дальше будет про власть — даже если они не хотели этого слова. И про то, как удержать себя, когда мир начнёт тянуть тебя в свои правила. К вечеру Наташа поймала себя на том, что устала не телом — головой. Работа шла, люди слушались, ребёнок у соседки спал ровно, но внутри зудело ощущение: дом окончательно перестал быть «их личной проблемой» и стал общественным местом притяжения. А это, как Наташа отлично знала по прошлой жизни, всегда заканчивалось одинаково — либо ты устанавливаешь правила, либо тебе их устанавливают. — Ну что, — сказала Шура, усаживаясь на скамью и вытягивая ноги. — Поздравляю, Наталья Сергеевна. Вы теперь местный Минздрав, Минсельхоз и комитет по нравственности в одном лице. Наташа фыркнула. — А ты у нас кто? — А я, — Шура прищурилась, — служба безопасности, профсоюз и отдел по работе с особо тупыми кадрами. — Универсально, — хмыкнула Наташа. — Надо табличку повесить. Шура рассмеялась — коротко, по-хулигански. — Слушай, а ведь они реально боятся, — сказала она, глядя во двор, где люди собирали инструменты. — Видела, как тот молоденький на меня смотрел? Как на стихийное бедствие. — Ты на него смотрела так, будто прикидывала, где его закапывать, — заметила Наташа. — Ну а вдруг пригодится, — пожала плечами Шура. — Я человек запасливый. Они помолчали. — Наташ, — вдруг сказала Шура тише. — Мы ведь уже не можем просто… ну… быть тихими, да? Наташа не сразу ответила. Она смотрела на дом — на облупленные стены, перекошенные ставни, на землю, где уже появились первые ровные грядки. — Нет, — сказала она наконец. — Не можем. — И назад дороги нет? — Назад — это куда? — Наташа повернулась к ней. — В шестьдесят пять, давление и «ой, спина»? Шура хмыкнула. — Ладно, уговорила. Тогда давай думать наперёд. Ночью они снова не спали. Наташа сидела за столом с огарком свечи, перебирала в голове возможные сценарии, как когда-то перебирала контракты и поставщиков. Шура лежала на лавке, закинув руки за голову. — Значит так, — сказала Шура, глядя в потолок. — Первое: надо чётко дать понять, что бесплатно мы никого не кормим. Но и не гоним. — Согласна, — кивнула Наташа. — Работа за помощь. Услуга за услугу. — Второе: этот в плаще… он не враг, но и не друг. — Он считывает выгоду, — сказала Наташа. — Пока мы выгодны — нас тронут не будут. — А если перестанем? Наташа посмотрела на неё. — Тогда нас попробуют съесть. — Прекрасно, — вздохнула Шура. — Всю жизнь мечтала. Утром в дом пришла управляющая. Она вошла без стука, но уже не так уверенно, как раньше. Осмотрелась, словно видела всё впервые. — Вы… изменились, — сказала она осторожно. — Мы просто перестали быть удобными, — ответила Шура, не поднимая головы от миски. Управляющая поджала губы. — Вам стоит быть осторожнее с языком. — А вам — с привычками, — спокойно ответила Наташа. — Мы здесь живём. И отвечаем за эту землю. — Вы женщины, — бросила управляющая. Шура подняла на неё глаза. — А вы всё ещё забываете, что женщины бывают разные. Тишина повисла тяжёлая. Управляющая выдохнула. — Люди говорят… — начала она. — Люди всегда говорят, — перебила Наташа. — Пусть лучше работают. Управляющая посмотрела на неё внимательно. — Вы понимаете, что если урожай удастся… к вам пойдут ещё. — Мы на это и рассчитываем, — сказала Наташа. — И вы готовы делиться? — Знаниями — да. Землёй — нет. Шура усмехнулась. — А иллюзиями — тем более. Управляющая ушла уже молча. Когда за ней закрылась дверь, Шура посмотрела на Наташу с лёгкой усмешкой. — Ну всё, — сказала она. — Нас официально недолюбливают. — Это прогресс, — ответила Наташа. — Значит, нас воспринимают всерьёз. К вечеру снова пришла женщина с ребёнком. На этот раз — с благодарностью и куском хлеба. — Он спал, — сказала она тихо. — И не кашлял. Наташа приняла хлеб, кивнула. — Завтра принесу ещё трав, — сказала она. — Но вы тоже смотрите — тепло, еда, чистота. Женщина кивала, как ученица. Когда она ушла, Шура посмотрела на Наташу