Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 12

class="p1">Ждать чуть дольше пришлось, зато служанка, которая заказ принесла, едва из грязной рубахи с вырезом не вываливалась, всеми своими чумазыми богатствами. Богатыря чуть не стошнило, он-то раз в неделю обязательно в баньку, а эти ж не моются, немтыри! Выльют ароматную воду на платок — и протираются, какая тут чистота?

Воняет, аж мухи на лету падают.

Но богатырь внешне ничего не показал, вторая монетка за корсаж скользнула, подавальщица сразу заулыбалась так, что едва масло с лица не закапало.

— Чего мейр еще изволит?

Ясно, на что она намекает, только Божедару такое не надобно. Но…

— Не до радостей мне, красавица. Ты присядь, вина со мной выпей, не заругается хозяин твой?

— Не заругается, — девка вина в кружку щедрой рукой плеснула, напротив села, грудь на столе разместила, как на блюде, на Божедара в упор поглядела. — Никак, беда у тебя?

— Не так, чтобы беда, но и не радость. Сестра у меня… есть. Сбежала она недавно с иноземцем, вроде как, сказали, на Ладоге ее видели.

— Ох ты! А ты за ними, значит?

— А то как же? Это ж сестра моя, младшая, когда все хорошо у них, да обвенчались, честь по чести, пусть живут. А ежели блуд какой, или бьет ее этот иноземец?

Это девушке было понятно. Она закивала, и задумалась.

— Ох… я и не знаю, что сказать-то тебе… вроде как ни о чем таком я не слышала.

— А может, еще у кого узнать можно? Знаешь ведь, есть такие сплетницы, которые весь день сидят — уши за окно вывесят, да языком молотят? Я бы с такими поговорил, а тебе б за помощь серебра перепало, когда ты меня сведешь?

Подавальщица подумала пару минут, но что она теряла? Дело оказалось легким и выгодным, несколько сплетников она отлично знала, да все знали, от кого лучше спрятаться, чтобы на зубок не попасть, чего б и не посоветовать хорошему человеку, да за хорошие деньги?

— Пойдем, я тебя к одной бабе свожу. Когда она не знает о сестре твоей, возвращайся, еще я тебя с другими сведу.

— Благодарствую, красавица.

Благодарность была подкреплена еще одной монетой, и девушка решила, что ей клиент нравится. Она бы и в кровати с ним не отказалась поваляться, но — ладно уж! Тут и делать ничего, считай, не надо, а деньги платят! Красота!

* * *

— Матушка!!!

Не зря Любава рядом с сыном сидела, как только он в себя пришел, так и в припадок дикий сорвался, бешеный.

— МАТУШКА!!! УСТИНЬЯ МОЯ!!!

Понимал Федя, что теперь не добраться ему до любимой, не совсем же он дурак. А хотелось, безумно хотелось, оттого и бился он на кровати широкой, не помогала ему даже сила у Аксиньи взятая, да и что той силы?

Любава на сына смотрела, конца припадка ждала… потом надоело ей, поднесла к его губам скляночку малую.

— Глоток испей.

Федор повиновался привычно, это ж матушка, она ему худого не сделает. И верно, после зелья солоноватого легче ему стало, утихомирилась черная волна внутри… иногда себе Федор таким и казался. Оболочка человеческая, а в ней черная безумная волна, и вместо крови тоже тьма течет, и тесно ей, наружу она рвется, утихомириться не может… разве что от страданий чужих ей приятно, справиться с ней легче.

И с Устиньей рядом тоже…

И при мысли о любимой едва не забился снова в истерике Федор, хорошо, бдила Любава, пощечиной сына в разум вернула.

— Прекрати, так не вернешь ты ее!

А только вовсе уж Федор дураком не был.

— Никак не верну, любит она Борьку!

— И что с того? У нас, у баб, любовь — дело наживное, сегодня одного любим, завтра перед другим стелемся!

— Не Устинья…

— А ты думаешь, какая-растакая необычная зазноба твоя? Ничего в ней нового нет, Феденька, и меж ног у нее то же самое, что и у других! Так мы, бабы, устроены, когда выбора нет, сначала ненавидим, а потом и смиряемся, и себя убеждаем, что любим.

— Матушка?

— Когда на трон сядешь, все твои будут, и Устя, и сестра ее, и кто пожелаешь только. Слушайся меня — все я для тебя сделаю!

— Когда⁈ Обещала ты!

Любава нос наморщила, озлилась на сыночка сильно. Ах ты, дрянь бессмысленная! Мало тебе⁉ МАЛО⁉

Мать и так ради тебя бьется, все тебе дала, а тебе еще не хватает чего-то⁉ Да сколько ж можно-то⁉

— Подождать придется. Ну так ты ж не думал, что сразу после свадьбы и Устинью в постель таскать будешь?

И уже по лицу сыночка видела — так и думал! Того и хотел! Когда б не женился Борис на Устинье, Федька бы ее уж назавтра в угол темный потащил… ах ты ж скотина тупая! Хочу — и вынь, и положи тут, и в лепешку расшибись!

Поганец!

Вслух того Любава не сказала, улыбнулась многозначительно.

— Месяца два, сынок. Может, три подождать придется, потом все тебе будет.

Не волновали Федора другие бабы, а вот Устенька его, только его…

Борис украл ее, присвоил, подлостью овладел! Не может Устинья любить его, он же старше ее насколько! Лет на двадцать, не менее? А любить только ровесника можно, и вообще, права матушка, когда не останется у Устиньи выхода другого, полюбит она Федора всенепременно!

— Матушка, а как и когда…

— Феденька, ты меня сейчас послушай. Скоро будет все, но чтобы подозрений не вызвать, чтобы хорошо у нас все сложилось, должен ты виду не подавать. Сможешь ли? Или уехать вам с Аксиньей лучше на месяц- другой?

Подумал Федор, к себе прислушался. Уехать? И вовсе Устинью не видеть, голос ее не слышать, вдали от нее быть? Не способен он на такое, лучше здесь терпеть да зубами скрипеть.

— Смогу. Постараюсь.

Любава сына по голове погладила, в лоб поцеловала сухими губами. Так-то оно лучше будет.

— Умничка ты у меня, Феденька, жаль, родился позже Борьки, а так-то из тебя лучший государь получится! Куда как лучший…

Который будет делать, что ему сказано, а не что захочется. Но о том промолчала Любава.

Федя мать по руке погладил.

— Ты у меня лучшая!

— Вот и ладно. Бери пока эту… — кивнула Любава брезгливо в сторону Аксиньи, благо, та и не слышала ничего, и не видела, опием одурманенная, — а потом и