Ведьма, к ректору! Сборник - Алисия Чарская Страница 6

Вот тогда и ощущения изменились совершенно. От ритмичных выпадов ректора, от длинного скольжения его немаленького члена внутри, горячая волна хлынула к щекам, а потом затопила низ живота, от чего скольжение стало более мягким.

Матвей Павлович вдруг надавил мне на поясницу, прогибая и не давая приподняться, и снова толкнулся внутрь.

О-оо-о-оу-у-уу! Так оказалось намного чувственнее. Я сильнее оттопырила попку, чтобы чувствовать каждый сантиметр моего большого ректора. И он перестал торопиться, теперь загоняя в меня до упора, а потом медленно протяжно выходя, давая почувствовать и вздрогнуть, увеличенный ободок головки. В этот момент я зажимала мышцы, выдавливая из ректора протяжный удовлетворенный стон.

И всё повторялось, набирало обороты, я растекалась по камню, предчувствуя, что могу взорваться в любую минуту, что язык даже рядом не стоял с тем острым наслаждением, которое я испытываю сейчас…

— Ай! Матве… За что?! Я же послушная! – взвилась я от нового шлепка по ягодице.

— Не торопись, давай вместе!

Чего вместе – мы уже час наверное настолько вместе, насколько это возможно!

— Сейчас, малышка, сейчас…

Ректор тяжело дышал, быстрее и резче входя в меня и подрывая терпение. Мышцы внутри и снаружи подрагивали, я сжимала его внутри и ломала оставшиеся ногти о камень. Мне казалось он и так огромный, но это мне казалось! За секунду до моего полного падения, член у ректора стал просто нестерпимо громадным. Последним толчком он поставил точку где-то в районе трепещущего от нетерпения желудка и придержал бедра рукой, не давая мне отодвинуться.

Но двигаться я была уже не в состоянии. Тело колбасило от новых, никогда ранее не испытанных эмоций, я умирала и не хотела, чтобы моя смерть прекращалась. Осознавала, что именно Матвей Павлович виноват в моем истреблении, но в сердце от одного упоминания о нем, заходилось от восторга и любви к нему.

Моё естество хотело умирать только с ним, с ректором, чтобы потом возродиться в новом сильном теле.

— Светлый Ковен отказывается от ведьмы.

Но мне было плевать. Я чувствовала теплую влажность внутри меня и уменьшающееся давление от ректора. Он с тихим облегченным стоном навалился на меня, придерживая вес рукой, но плотно прижимаясь грудью к спине. И это добавило восторга в очумевшее от счастья тело.

Я снова задрожала, чувствуя, как Матвей Павлович обвивает меня рукой, целует в затылок и говорит абсолютнейшую ересь, которую я могу слушать от него до конца своих дней.

— Ванеева, Саша… Ты моя прелесть… Ты самая… Моя. Моя замечательная. Малышка…

— Темный Ковен приветствует свою сестру!

Опустошенная и счастливая я разнежилась в руках ректора, уютно укладываясь к нему под бок на кажущемся теперь мягком камне.

А ведь эта инициация крайне приятная штука! Не уверена, что метле удастся переплюнуть ректора в своем полете!

Глава 4. Странные совпадения

Нас с ректором развели. На меня накинули темный балахон с остроконечным капюшоном, поздравили, поднесли бокал красного темного вина и проводили в купель.

Немного неловко было, когда меня омывали несколько рук сестер, но на фоне общего немного шокового состояния я не особо зацикливалась на этом.

— А почему я стала ведьмой Темного Ковена? – наконец-то созрела до первого вопроса.

— Потому что твой мужчина кончил.

— Мой? Нет, он не мой. Он ректор.

Одна из сестер засмеялась и пошла за полотенцем, а другая пояснила:

— Мужчины инициирующие темных ведьм всегда остаются с ними, сестра. Так что это теперь твой мужчина.

— Ха, да мне он не нужен, честно. Вот если бы был Прохоров, тогда я бы еще подумала…

— С другим возможно ты стала бы ведьмой другого Ковена, — теперь без улыбки проговорила вернувшаяся с полотенцем сестра. – Именно этот мужчина подарил тебе наслаждение и получил его сам. А ты привязала его, разрешив коснуться губ.

— Ой, да мы с ним не целовались даже, с облегчением отмахнулась я, списывая невнимательность ведьм на скромность, надеясь что они все же не так тщательно следили за процессом моей инициации.

— Какая же ты наивная, — засмеялась сестра. – А как же его первый поцелуй вот вэтигубы?

Ей рука скользнула по моему телу вниз и легонько хлопнула по лобку, заставив меня покраснеть от нескромного жеста.

— Это же не считается! – воскликнула я, пытаясь в точности вспомнить формулировку пророчества.

— Еще как считается! Но может тебе повезет и привязка окажется не такой уж сильной. Узнаешь.

— Так что, Ковен еще может изменить решение?

— Вот уж нет! Ты Тёмная, сестра, это уже определилось в ритуальном зале. Если бы он не смог освободиться от семени, доставив тебе наслаждение, стала бы сестрой Светлой. А если бы оказался совершенно бестолковым, не дав и не получив, Ковен справедливости разжился бы еще одной фригидной.

— Цыц! Не обсуждай сестер в храме, — одернула нас другая сестра.

Мы замолчали, снова одеваясь в балахоны.

— А теперь, сестра, посвящение и вручение метлы. Домой полетишь на своей.

О да, наконец-то! Мой сладостный миг наступил!

Но где-то глубоко в душе свербело беспокойство о ректоре. Его-то кто домой проводит и все объяснит?

***

Страшно невыспавшаяся, утром приползла на лекцию, нещадно зевая. И как назло первая пара была у Матвея Павловича. Я не могла пропустить химическую биологию. Мне жизненно важно было знать, как теперь изменяться отношения между мной и ректором.

Он пришел, задержавшись всего минут на десять, с порога извинился, стремительно направляясь к столу и окидывая студентов взглядом. На долю секунды задержал взгляд на мне, чуть дольше, чем на других. Сердце замерло, но тут же вернулось к обычному ритму.

Ничего. Он просто осмотрел всех, открыл журнал, сделал перекличку и начал лекцию. А я украдкой вздыхала, рассматривая его крепкую фигуру под идеально сидящим костюмом, успешно раздевая ректора глазами и сожалея, что наши скачки уже не повторятся…

— Ванеева, задержись, — вдруг неожиданно произнес Матвей Павлович после пары, когда все спешно покидали аудиторию и я закидывала тетради и ручки в сумку.

— Зачем?

Он не ответил, провожая взглядом последних студентов до двери.

— Как себя чувствуешь?

Я покраснела, потом побледнела, совершенно не зная, что сказать. Он помнит и поэтому спрашивает? Не помнит ничего и это дежурный вопрос, вызванный моей бледностью и невыспавшестью?

— Нормально. А