Будешь моей мамой? - Оливия Лейк Страница 21

Какие-то замашки самодура!

— Саша, я просто не хочу этого ни видеть, ни слышать. И вообще, не беси меня!

— Почему?

— Почему что? — словно бы начал терять терпение.

— Почему «все»? — вздернула подбородок, отвечая на острый взгляд Сафарова.

— Потому что… — медленно пошел на меня, не лениво, наоборот, напряжение в каждом шаге. — Потому что…

Глава 8

Адам

Почему? ПОЧЕМУ? Это хороший вопрос, и я постоянно его задавал сам себе. С няней для дочери — тут все ясно: в компетенции Саши не было сомнений, а ее отношение к людям, пациентам и детям — это особая тема. Добрая, чуткая, человечная — она каждого воспринимала, как личную ответственность: помочь, улыбнуться, подбодрить, просто сказать, что все будет хорошо. Я критиковал Олененка за это: помогать нужно, это наша работа, но привязываться не стоит — это всегда плохо кончается. Я знал лично. Про собственное маленькое кладбище каждого врача — это не миф, это жесткая реальность и печальная статистика. Саша должна была закалиться, чтобы полностью погрузиться в профессию, она ведь собиралась стать врачом. Ради себя самой. Стала ли? Не уверен. Но именно такой человек, чуткий и добрый, мне нужен был для моей Сабины. Такую няню искал. И нашел. Александра изменилась в отношении меня, это точно, но не к людям. К ним нет.

Кто-то считал сексуальным большую грудь и рабочий пухлый рот, а меня возбуждала бесхитростная искренность и чувственная податливость в красивых женщинах.

— Почему… — двинулся на нее, на просто няню, с которой у нас нет прошлого. Так она сказала. Или приказала?

Легко ей, а вот я постоянно думал об этой женщине: прокручивал в голове первую встречу, хотел увидеться, надеялся, что согласится работать на меня. И мечтал. Да, мечтал о моем нежном Олененке. Вспоминал прошлое, наше с ней, общее, пронзительное до дрожи и ласковое, как летнее утро. Родное, как руки матери, и страстное, как звенящая июльская ночь.

Столько лет прошло, откуда эта тяга? Ведь давно не возвращался мыслями к девушке с огромными влажными глазами, невинными и обещающими любить только меня. Любил сильно — да. Поступил плохо — признаюсь и каюсь. И что забыл — тоже согласен. Смерть Мадины — горькая пилюля, но я знал, что приму ее. А горе с дочерью подкосило, все силы забрало, мысли и ресурсы только туда. Спасался работой. Когда-то она была моей единственной страстью. Когда-то…

Я упорно гнал от себя мысли о той девушке, которой Саша когда-то была, но, увидев ее спящую в гостиной на моем диване: прекрасную, небрежно растрепанную, с розовыми губами идеальной формы, а если зацеловать их, то припухали как сладкая соблазнительная ягода. Тогда я вспомнил своего Олененка. Стройная, гибкая, тонкая, с прозрачной кожей и пшеничными густыми волосами — Саша была красивой девушкой, а стала прекрасной женщиной. Внутри защемило, и это точно не про секс. Олененок чувственная и податливая, она никогда не демонстрировала чудес эквилибристики в постели, но была для меня желанной. Потому что это отзывалось на уровне сердца.

Я не верил в любовь как в состояние души, только в химию и физику тел. У меня было много женщин, но я не страдал потребительством в отношении них. Все взаимно, честно, с максимальным уважением. С Сашей Лисицыной, юной медсестричкой, начиналось именно так. Ничего серьезного, никаких чувств, только желание, чтобы эти тонкие руки меня обнимали, губы целовали, а волосы в моем кулаке, жестко, глубоко, до всхлипов и стонов. Потом пришли нежность, желание видеться чаще, вообще постоянно, засыпать вместе, гулять, держась за руки. Противоестественно для меня, но так необходимо. Как воздух просто! Сколько раз хотел порвать, чтобы минимизировать душевные страдания для нее и риски для себя. Не вышло. Не смог. Тянул до последнего. Боялся сделать ей больно. Остаться без нее тоже боялся. А вышло, что… Нет, я не верил! Мы год вместе были, никогда Олененок и намека не давала, что способна на подлость, а если бы любила кого-то — я почувствовал бы. Но факт — сын зачат, когда вместе были. Я долго вспоминал и таки да: ездила Саша к отцу в Ярославль. Может, случилось что? Может, обидели там… Как мужики могли женщину оскорбить? Силой взять, а итог — беременность. Может, страшно было признаться мне? Если бы мой был… Сказала бы. Лгать и скрывать бессмысленно что тогда, что сейчас.

Я хотел бы такого сына, как Тим. Не по возрасту смышленый, сильный, смелый. Ответственности не боялся, вину умел признавать. Мать любил и защищал, дочку мою в обиду не давал. Воспитан отлично: как у нас в Дагестане, с большим почетом и уважением к родителям: к старшим, к младшим.

Если допустить хотя бы один процент, что мальчонка мой, пусть и совсем не похожий, то даже не знаю. Это подлость и предательство. Это семь лет лжи. Это праздники, которые мы не проводили вместе. Дни рождения, которые я пропустил все до единого. Новый год, который мы встречали, не подозревая друг о друге. Это жизнь, которую можно было прожить иначе! Как это объяснить?! Как это оправдать?! Нет. Нет! Это нереально. Что де-факто, что деюре мы были бы чужими людьми. Просто дядя, просто мальчик. А Саша… Задушил бы своими руками! Или забрал бы ребенка на шесть лет. Чтобы все по-честному!

— Саша, — едва сдержался, чтобы плечи не сдавить, прижать, обнять, целовать, любить. Дрожь на кончиках пальцев прятал в сжатых кулаках… — Ты бы мне сказала, если бы Тим был моим? Не смолчала бы? Не обманула? — мне это важно. Я должен знать!

О нас нельзя сейчас говорить: о чувствах, о прошлом, о настоящем и тем более о будущем. Она обижена. Я смущен несвойственными мне порывами. О нас потом или никогда. Многое зависеть будет именно от нее. От вопросов. От ответов. От желаний. Наших общих. Олененок злилась. Я тоже в раздрае. Может, поговорим и разберемся. Начнем с главного вопроса.

— Я уже говорила тебе… — изумленная и потерянная. — Я…

Саша не умела врать. Моя нежная Саша. Олененок. Я пойму, если солжет. Отбросив эмоции, заявляю ответственно — семь лет назад эта женщина не лгала, когда шептала про любовь. Я, блин, ничего не понимал, кроме одного — между нами было по-настоящему! Я любил и она любила!

— Адам Була…

— Адам… — все-таки сжал острые плечи в летнем легком платье. Пылающая кожа, широко распахнутые глаза, губы