Будешь моей мамой? - Оливия Лейк Страница 20

пустыня и ароматная восточная ночь. Я устроилась поудобнее, заерзала, даже обняла… А что, собственно, я обняла? Дерево? А разве в пустыни есть деревья?! Какой-нибудь баобаб? Прошлась рукой по стволу — твердый. Запустила пальцы в крону — мягко-жесткие листья. Носом уткнулась… Это не кора, это кожа с запахом солнца и яркой амбры.

— Адам?! — всполошилась, резко распахивая глаза. Он по-хозяйски нес меня на руках, а я слишком привычно обнимала его за шею. — Куда ты меня…

— Спокойнее, Олененок, — слышала, что улыбался. — Ты уснула, а я готов проявить милосердие и уложить тебя баиньки, — крепче прижал к себе, буквально качая на руках.

— Не нужно мне твое милосердие!

И руки на моей заднице тоже! Да-да, именно там!

— Я вообще пробки чинить иду!

Сафаров тихо и подкупающе рассмеялся.

— Пробки не чинят, их подключают. А ты не идешь, а едешь. На мне, Олененок, едешь.

— Их вбивают обратно, — буркнула я, ерзая на руках. А что? Выбило пробки — значит, правильно «вбить их обратно». Пусть считает это новым фразеологизмом от Александры Лисицыной!

— Тим явно не в тебя пошел, — заключил уверенно Адам. Сердце предательски замерло. Эта тема самая скользкая, все ледяные дорожки мира отдыхали. Не хочу и не буду это обсуждать! — Кто его отец, Саша? — Адам буквально считывал мои мысли и язык тела. Логично, что тема мне неприятна со всех ракурсов, и тем не менее продолжал развивать ее.

— Отпусти меня, — взбрыкнула, не бурно, но давая понять, что его близость — лишнее между нами. Мне все это не нужно. Прошлое должно остаться прошлым! Ну и контракт, да!

— Только когда ответишь, — тембр стал глубже, а звучание — жестче. — Я должен знать, кого ты любила по-настоящему. Это ведь было по любви, Саша?

Я выкрутилась и змеей выскользнула из его объятий. Я не хотела лгать, но и правда слишком дорого мне станет. Пусть просто забудет! Нет нас! Нет! И никогда не было! Это не моя ложь, это его правда! Адам женился на другой и родил с ней дочь, а мой сын — табу! Нечего к нам лезть!

— Адам Булатович, я еще раз вам напоминаю, — начала спокойно, без криков, истерик и игр, — мы не знакомы. Между нами ничего никогда не было. Вы ошиблись и спутали меня с кем-то, — или так, или я собираю вещи. Ходить по минному полюя не нанималась. Я тему его женитьбы не поднимала, не обвиняла, не строила обиженную мину, и я требовала того же в отношении себя! Либо расходимся. Это все я вложила в твердый взгляд глаза в глаза.

Сафаров с минуту сверлил мое лицо, хирургическим буром пробраться в голову пытался, сканировал, как холодный рентгеновский аппарат. Раньше я была как на ладони, теперь научилась закрываться и блокировать эмоции. Адам плотнее сжал полные чувственные губы и медленно, словно нехотя, кивнул.

— Я пойду, Александра. Свет тушить.

— Чинить, — поправила его. — Я с вами, — и достала из кармана телефон, включив фонарик. Это мой сын набедокурил, мне разбираться. — Ведите, Адам Булатович, — подсветила ему дорожку.

Надеюсь, Сафаров возьмет с меня пример и будет придерживаться официального тона и нейтралитета в общении. Да, встречались когда-то, секс был, симпатия, и? Он что, за всеми своими бывшими бегает с расспросами «от кого ты залетела?». От кого надо, от того и родила!

Я тряхнула головой, оказавшись в какой-то подсобке. Все, хватит уже гонять мысли туда-сюда: все, что требовала от Адама, и меня касалось, даже в наибольшей степени.

— А пацан у тебя рукастый, — после тяжелого продолжительного молчания Сафаров звучал глухо, но достаточно ровно. Как констатация факта.

— Извини, — светила фонариком, пока он копался в проводах, — такого больше не повторится.

— Желательно, — сухо кивнул.

— Там гости…

— В темноте, да не в обиде, — Адам повернулся и стрельнул в меня взглядом.

— В тесноте, да не в обиде, — вечно он поговорки переиначивал!

— Это ваш народ так говорит, а наш…

— Крутит словами, как выгоднее, — иронично заметила. Адам такой же: когда нужно — люблю, куплю и убежим; когда не нужно — у меня невеста, а ты случайная страсть, которая была под рукой. Ее, девушку из своих, он уважал, ее ни-ни до свадьбы. Но мужчине ведь нужно, а Олененки всякие сами просятся. Блин, опять завожусь! Все. Вдох-выдох. Сложно рядом с Адамом нейтральной оставаться, особенно если провоцирует.

— Не всегда, — повернулся ко мне и щелкнул выключатель. — Готово.

Но часто, и мы оба это понимали и признавали. Он сам такой же: жонглировал словами и фактами виртуально, в цирке выступать можно!

— Адам Булатович, я хотела согласовать выезды с Сабиной: ей нужна социализация. Кино, парки, по магазинам. Я готова и под мою ответственность, — свернула разговор в русло, где главное — здоровье его дочери. Это для него приоритет. Девочке просто необходимо общение и взаимодействие с окружающим миром: со всеми его прелестями и стрессами. Я успела пообщаться с Розой Эммануиловной и узнать, что предыдущие няни опасались вывозить девочку: она могла устроить истерику, которую сложно унять. Это травмирующая ситуация, как для ребенка, так и для взрослого. Бонусом шла еще и ментальная затрещина от разъяренного Сафарова, как мне рассказали. Я осознавала риски, но мне нужно точно понимать, буквально на практике, каков он — моральный барьер Сабины. С бассейном ясно, но это точно не все, судя по рассказам Розы Эммануиловны.

— Я тебе доверяю, — прервал мой молчаливый монолог Сафаров. — Такого парня вырастила: он и за тебя заступился, и мою дочь в обиду не дал, от вины не бежит. Мужик, — резюмировал как будто с гордостью за… меня? — Саби удивила… Это даже странно…

— Что странно? — не поняла я.

— Сабина плохо принимает новых людей, даже детей. У нас много родни, но, — широкие плечи на мгновение поникли, выдавая великую печаль. Он грустил о дочери и, вероятно, очень тосковал по ее матери. Раз он женился, значит, чувства были, — тебя и твоего сына приняла за считанные часы.

Сердце предательски дрогнуло, страшась возможной параллели. Сафаров какой угодно, но не дурак. Единственное, что помогло мне скрыть тайну рождения Тимоши, — орлиная гордость и врожденное эго. С ним бы такого не произошло: его не обманули бы, не посмели бы. Точка.

— Главное, Саша — из глаз ушли все нежность и грусть, осталась одна бескомпромиссность, — Никаких романов, пока ты работаешь на меня.

— С тобой и не собиралась ничего заводить, а на вообще мы не договаривались: ни устно, ни письменно. Я же не в монастыре служу! — вздернула бровь. У меня даже выходной будет, целое воскресенье! Я не то