Звезды над обрывом - Анастасия Вячеславовна Дробина Страница 62

Мотьку, я, ей-богу, где-то допрежь видала… не могу только вспомнить – где… Ибриш, мальчик, ты на меня не сердись, но я тебе вот что скажу… – Она помолчала, глядя на кочующий в клочьях тумана месяц. – Насчёт той Светки – забудь и думать. Они, эти городские, – другие совсем. Сам видишь, что огаджились так, что ещё день-другой – и вовсе забудут, что цыганами родились. Ей девятнадцать лет – а она замуж идти и в мыслях не держит! Выучилась, и в школе, и в техникимке! Учителка – видал?! Цыганка – и учителка! В её-то годы! Красота, конечно, у девки страшная, грех спорить… Ну, в нашем роду все такие, какую ни схвати: бабке Насте спасибо… Только жить с тобой эта Светка не будет! И туфелек не сбросит, и в шатёр не пойдёт. И по базарам с картами бегать не станет, и из тюрьмы тебя раз за разом дожидаться. Незачем это ей. А тебе учёная жена не нужна. Выбрось из головы – и живи как жил! К тому ж её отец – помнишь кто? Ты хоть представь, что с тобой и со всеми нами будет, ежели тот начальник милицейский узнает, КТО на его дочку глаз положил! Только кишинёвцев ему в родне недоставало! Враз от всего табора мокрая лепёшка останется! Понял ты меня, сынок?

Ибриш ничего на это не ответил. Сима осторожно повернулась – и увидела, что парень спит, откинув голову на подушку и улыбаясь. Отсвет костра дрожал на его лице.

Сима глубоко вздохнула. Медленно перекрестилась. Несколько минут сидела, глядя в огонь и горестно задумавшись о чём-то. Затем, поднявшись, подошла к Ибришу, ласково погладила его по голове. Подняла взгляд на тёмное, горящее звёздами небо, покачала головой, словно споря с кем-то невидимым, – и ушла в шатёр.

– Светка, ну что ты не ложишься? Ночь-полночь… Через три часа уже вставать провожать маму! Да ты хоть под одеяло залезь! – сонным голосом потребовала Машка. Она лежала в постели и сквозь полусомкнутые ресницы смотрела на старшую сестру. Светлана, уже в ночной рубашке, с небрежно заплетённой косой, разбирала книги на столе.

– Маша! Сколько раз говорить! Если я еду провожать маму, значит прямо с вокзала – на работу! Успею как раз к первому уроку, и нужно всё взять с собой! У меня тут тридцать штук тетрадей! Слава богу, успела проверить до того, как гости пришли…

– Этот Ибриш прямо глаз с тебя не сводил! – лукаво заметила Машка. – Вот просто как вошёл – так и остолбенел, как избушка на курьих ножках! Да-да!

– Что за чушь ты несёшь! Какая избушка?.. И что у тебя за гадкая манера смеяться над людьми? Этот парень, между прочим, в сто раз умнее тебя!

– Ничего себе! – Машка даже подскочила в постели. – Вредина ты, Светка, вот что! Ему уже двадцать два, а он только шесть групп…

– Так он в этом не виноват, моя дорогая! – вспылила Светлана, швырнув стопку тетрадей на стол, и те водопадом посыпались на пол. – Он не виноват в том, что таборный! Что кишинёвец! Что у них мальчишки только ворьём становятся, только ворьём – и больше никем! Помнишь, как он наши книги разглядывал? Как ему понравилось…

– ТЕБЯ, моя брильянтовая, он разглядывал! И ты ему в сто раз больше книжек понравилась!

– Марья, ты просто набитая дура, – холодно сказала Светлана, собирая с пола тетради и складывая их в сумку. – Спи и не морочь мне голову! Что я тут буду с тобой делать без мамы – ума не приложу… Скоро ехать на дачу, а ты меня совсем не слушаешься! Предупреждаю, если ты себе свернёшь шею…

– Светка, а пойдём к ним в табор завтра… то есть, сегодня уже! – шёпотом попросила Машка, обнимая подушку.

– Только этого не хватало! – отрезала старшая сестра, застёгивая сумку. – С чего это тебе загорелось? Никогда в жизни не интересовалась таборными родственниками, и вдруг…

– Но они же приглашали! И ты сама обещала Ибришу!

– Ровным счётом ничего я ему не обещала!

– Обещала-обещала, я сама слышала! И Мотька тоже! Он-то обязательно пойдёт! Надо же, кто бы мог подумать, что они дружили! Представляешь, этого Ибриша собирались за год на рабфак подготовить, а там – в институт! Таборного цыгана! Кишинёвца!!!

– Вот видишь… – тихо сказала Светлана. Она стояла у окна, спиной к сестре, расправляя занавеску в раскрытом окне. – Ты хоть представляешь, что из него получится через несколько лет?

– В тюрьму он сядет, – грустно и уже без насмешки отозвалась Машка. – На несколько лет. Как все они.

– Какое свинство… Как это несправедливо! – пробормотала Светлана. – И ведь даже в голову никому не придёт, что… Впрочем, ладно, – резко оборвала она саму себя, отходя от окна. – Вот кого ни богу, ни Советской власти не переделать – так это цыган! Давай, Маша, спать, там уже светает.

– Так мы пойдём в табор? – упрямо спросила сестра, поднимаясь на локте. В ответ Светлана молча, решительно погасила лампу, и комната погрузилась в темноту.

Через пять минут Машка уже сопела, разметав по подушке копну вьющихся волос. Светлана же до самого утра лежала, закинув руки за голову, глядя в неумолимо наливающееся ранним светом небо и думая о чём-то, и лишь перед самым рассветом забылась ненадолго коротким, тревожным сном.

Глава 7

Лёшка

… – И не забудьте квартиру запереть, когда поедете на дачу!

– Мама! Ещё полтора месяца! У меня смена в детском саду только двадцать седьмого июня кончается! А ты…

– А я заранее говорю! Потому что знаю я вас! Вещей ведь у вас немного, не нужно будет машину заказывать? Тёте Поле написали уже? Телеграмму непременно дайте, как приедете! А то будет как в прошлом году: всё лето ни слуху ни духу, я чуть с ума не сошла!

– Ничего подобного! Ничего такого! Мы и писали, и телеграмму давали! Кто виноват, что у вас гастрольный график нарушился?! Все письма по Кавказу гуляли, а вы в Пензе концерты давали!

– Нина! Нина Яковлевна! Актриса Баулова, в конце концов! Поезд скоро тронется! Да пройдите же в вагон, наконец! Только вас мне не хватало, не сочтите за обиду…

– Сейчас, Моисей Исаакович, сию минуту! – Нина в сбившейся на затылок шляпке, в крепдешиновом вишнёвом платье обнимала поочерёдно то Светлану, то Машку, то Матвея. Было без четверти восемь часов утра. Над Казанским вокзалом сияло розовое и свежее утро. Из окон вагона выглядывали смеющиеся смуглые лица, блестели глаза, слышались детские вопли, музыка, песни: театр