Летний сад - Полина Саймонс Страница 30

Его долгая зимняя ночь привела его в Кокосовую Рощу через поля и деревни трех стран, по которым Александр крался, чтобы добраться до моста к Святому Кресту, через реку Вислу, чтобы выйти к горам и сбежать из Германии, спасти Пашу, дойти до Татьяны. И он потерпел неудачу. Он каким-то образом всегда делал неверный выбор. Александр это знал. Энтони это знал. Когда сын спал, его родители часами бессмысленно бродили по полям и рекам Европы, по улицам Ленинграда… И не хотели этого снова.

– Перестань, – прошептала Татьяна. – Просто перестань! Ты не потерпел неудачу. Ты не так смотришь на все. Ты выжил, вот и все, это и есть главное, и ты это знаешь. Зачем же ты так?

– Зачем? Ты хочешь все отбросить, когда сидишь нагая на моем животе, распустив волосы? Ну ладно. Ты не хочешь все забывать? Тогда не задавай вопросов. Выключи свет, заплети косы, убери от меня… – Он запнулся. – Отодвинься от меня и молчи.

Татьяна ничего такого не сделала. Она не хотела все отбрасывать; чего она действительно хотела, хотела отчаянно, – это чтобы он ласкал ее. Хотя боль в ее сердце, вызванная его словами, не утихала, все же боль желания в ее лоне также не становилась слабее. Татьяна смотрела на его лицо. Мягко гладила его грудь, руки, плечи. Наклонившись к нему, скользила влажными мягкими губами по его щекам, шее, а немного погодя, почувствовав, что он успокоился, прошептала:

– Шура… это же я, твоя Таня, твоя жена…

– Чего ты хочешь, Таня, жена моя?

Его руки скользнули от ее бедер к талии, потом к волосам.

Она стыдилась своей страсти. Но от стыда желание не ослабевало.

Его руки снова спустились к ее бедрам, раздвигая их.

– О чем ты вообще? – прошептал Александр. – Объясни. Скажи мне.

Она передвинулась выше, коснувшись грудью его губ.

Прижавшись к ней, он снова застонал, его губы раскрылись.

Татьяна зашептала со стоном:

– Я хочу, чтобы ты гладил мои волосы… пропускал их между пальцами, как когда-то. Я всегда любила это – твои прикосновения… – Она дрожала всем телом. – Сжимай меня крепко, так крепко… да! Как тогда… ты помнишь? Разве ты не помнишь?

Татьяна очень медленно продвигалась выше и выше, пока не оказалась стоящей на коленях над его приоткрытым ртом.

– Пожалуйста, пожалуйста, милый Шура, – шептала она, – прикоснись ко мне… – Она схватилась за изголовье кровати и слегка опустилась. – Пожалуйста… прикоснись ко мне, как это бывало…

На этот раз Александра, окончательно задохнувшегося, не пришлось просить снова. Когда Татьяна ощутила, как его руки раздвигают ее, как его теплые, мягкие губы прижимаются к ней впервые после их возвращения в Америку, она едва не потеряла сознание. И заплакала. Она просто не могла сдержаться; и если бы не изголовье кровати и стена, она бы просто упала вперед.

– Тсс… Татьяша… тсс… я смотрю на тебя, и знаешь что… оказывается, этот светлый тон… это мой любимый цвет…

Она не могла выдержать его дыхания, она пыталась держаться прямо. Плача, плача от счастья, от возбуждения.

– Пожалуйста, не останавливайся… о боже, о да… Ох, Шура… Шура… Шура…

* * *

На следующее утро перед работой, когда он вошел в кухню, чтобы выпить кофе, Татьяна сказала, отчаянно краснея:

– Александр, чего тебе хочется на завтрак?

И он, приподняв ее и посадив на кухонную стойку перед собой, обнял и с безумным взглядом сказал:

– А, значит, утром я снова Александр? – И впился в ее губы.

Лаверс-Ки

В сырое воскресенье – когда весна бурно переходила в лето – Александр позаимствовал одномачтовый шлюп и повез их в залив, где, как они думали, будет прохладнее на ветру. Тем не менее на едва заметном бризе было лишь еще более душно, но, поскольку они были одни в море, Александр разделся до плавок, а Татьяна – до бикини, и они мирно плыли под солнцем в зените. Александр прихватил две удочки и немного червяков. Ветер был подходящим. Парус поднят. «Пойдем со мной, – тихо просила ветер Татьяна, – и я сделаю тебя ловцом людей». Они плыли по безмятежным водам Бискейна, на юг, к парку Лаверс-Ки, где Александр бросил якорь, чтобы они могли пообедать. Энтони заснул после того, как помог отцу снова поднять парус. Он прислонился к матери и расслабился. Татьяна с улыбкой устроила его поудобнее, поближе к себе.

– Понимаю, что он чувствует. Здесь так спокойно. – Она закрыла глаза.

Александр позволил шлюпу плыть по воле стихии, а сам подошел к Татьяне и сел рядом с ней на белую скамейку у руля. Он закурил, налил ей немного выпить; они просто сидели покачиваясь.

Когда они говорили по-русски, это напоминало им о других временах. Часто они говорили и на английском, но в это воскресенье на шлюпе был русский.

– Шура? Мы здесь уже шесть месяцев.

– Да. А снега не было.

– Но мы пережили три урагана.

– Ураганы меня не беспокоят.

– А как насчет жары и влажности?

– Плевать.

Она подумала.

– Я был бы рад здесь остаться, – тихо сказал Александр. – Мне здесь хорошо.

– В плавучем доме?

– Мы можем купить настоящий дом.

– И ты будешь целыми днями работать на причале с женщинами?

– У меня есть жена, я больше не знаю, что такое женщины. – Он усмехнулся. – Но признаю: мне нравятся лодки.

– На всю оставшуюся жизнь? Лодки, вода?

Его улыбка мигом погасла, он отодвинулся от Татьяны.

– И ты не вспоминаешь себя вечерами, ночами? – мягко спросила Татьяна, снова привлекая его к себе свободной рукой. Другой она держала сына.

– А чем тебе плоха вода?

– Я не думаю, что она помогает. Действительно не думаю. – Она немного помолчала. – Мне кажется, мы должны уехать.

– Ну а я так не думаю.

Александр закурил новую сигарету.

Они плыли по тропическому зеленому океану, глядя на далекие острова.

Вода действительно что-то делала с Татьяной. Разрушала ее. При каждом всплеске волн она видела Неву, северную реку под прохладным субарктическим солнцем, белые ночи в городе, который некогда называла домом, и среди них – Ленинград, а в Ленинграде все то, что она хотела помнить, и все то, что хотела забыть.

Александр пристально смотрел на нее. И время от времени его взгляд смягчался под солнцем Кокосовой Рощи.

– У тебя новые веснушки появились, над бровями. – Он поцеловал ее в глаза. –